|
Одна была оставлена ножом, зажатым в кисти изящной девушки, что пришла как‑то скрасить его вечер, а намеревалась уйти с содержимым его кошелька. Нельзя сказать, что рыцарь был с ней слишком нежен — но и не излишне суров. Во всяком случае, она не отправилась на виселицу или в каторжный этап, куда рано или поздно кривая дорожка приводила многих подобных любителей легкой наживы. Она просто ушла… правда, защищаясь, он сломал ей запястье — но скорее всего девчонка была не в обиде. Кость срастется… а вот когда тонкую шею обвивает жесткая, колючая веревка — это навсегда.
Вторая дыра тоже была напоминанием — о том, что не стоит поворачиваться спиной к человеку, даже если считаешь его безобидным. Особенно в этом случае. Латы он надевать не стал. На улице было довольно жарко — шла середина третьей декты сезона садов[2], и тяжелые доспехи были лишь обузой. Он понимал, что в портовом городе всегда найдутся и повод, и возможность получить нож под ребро — но с этим приходилось мириться. На всякий случай темплар надел тонкую кольчугу, которую обычно носят под кирасой. От стрелы или хорошего клинка в опытных руках она не убережет, а вот от дрянного ножа всякой уличной швали — вполне. Застегнув плащ массивной золотой пряжкой, темплар критически окинул взглядом свое изображение — что ж, вполне сойдет. Видавший виды мужчина в расцвете сил, в меру суровое лицо, тяжелый меч на усыпанном стальными бляшками поясе, слева — кинжал. Пояс был двойным — внутри покоились двести добрых орденских марок, немалая сумма, И немалый вес. Обычные кошельки, подвешиваемые к поясу на кожаных тесемках, были прямо‑таки приглашением для ловких рук местных воров. А вот снять с рыцаря тяжеленный пояс с хитрой застежкой, да так, чтобы рыцарь этого не заметил, — надо или напоить жертву до беспамятства, или оглушить. Наряд довершила небольшая шапочка с алым пером, с некоторым трудом угнездившаяся на непокорных светлых кудрях. Шенк вышел, запер за собой массивный неуклюжий замок на двери и спустился вниз, в большой зал гостиницы, пропитанный ароматом еды и крепкого дешевого эля. К нему тут же подскочил слуга — невысокий, розовощекий крепыш, одетый в относительно чистый передник поверх ярко‑синего кафтана. Слуги здесь зарабатывали неплохо, кафтан был не из тех, что за гроши можно купить в одной из лавок для бедноты. Хотя кто его знает — может, слуга приходился хозяину родственником и работал не за оговоренную плату в несколько медных грошей в день, а за долю в прибыли? А уж на прибыль владельцы пенритских гостиниц пожаловаться не могли и зимой, когда здесь наступало затишье в торговле. И уж тем более летом. — Господин желает завтрак? — Нет, — качнул головой темплар. — Не желаю. — А чего желает господин? — Всем своим видом слуга давал понять, что любое пожелание темплара будет исполнено незамедлительно. Будь то еда, вино или одно из многих предоставляемых здесь удовольствий иного рода. — Ничего. У меня дела в городе. Если меня кто спросит… — Скажу, что и не слышал ни о каком рыцаре в красном плаще, — осклабился слуга. Шенк чуть нахмурился и покачал головой: — Это излишне. Если спросят, скажешь, что вернусь к пятой страже[3]. Ежели пожелают — проводишь в мою комнату, подашь, чего скажут. — Будет исполнено, господин. Улица обрушилась на молодого воина шумом, в котором смешались крики зазывал из множества лавочек, протяжные вопли и щелканье кнутов возниц, погоняющих лошадей, уныло волокущих по широким — не в пример многим другим городам — улицам тяжело нагруженные повозки, лязг доспехов проходящей мимо орденской стражи и многие иные звуки, которые сложно было выделить и опознать в общем гомоне. |
