– Мы очень рады видеть вас вновь, мистер Сингл, после стольких лет и так скоро после визита вашего уважаемого отца. – Герр Альбрехт крепко пожал ему руку.

«И как мой уважаемый отец? Вы кинули его так же, как этот мерзавец Конрад?» – спросил Оливер. Но, судя по всему, только в своей голове, потому что его уже вели по реке синего ковра мимо доброй матроны, восседавшей за секретарским столом, к доктору Лилиенфельду, чтобы тот ксерокопировал его паспорт, как того требовали новые инструкции.

– В каком смысле новые?

– О, очень новые. Опять же, вы были у нас очень давно. Мы должны убедиться, что вы тот самый человек.

«Я тоже», – подумал Оливер.

Герр доктор Лилиенфельд потребовал и новый образец подписи Оливера взамен более молодой, округлой, оставленной в банке пять лет тому назад. А когда добрая матрона вновь привела его в кабинет Альбрехта, Тайгер сидел в том самом кресле из розового дерева, которое Оливер занимал несколькими минутами раньше. Выглядел он так, как и ожидал Оливер: уставший, немытый, в коричневом любовном пальто. Но обратился герр Альбрехт, стоявший на фоне дисплеев, на которых появлялись и исчезали биржевые котировки, не к Тайгеру – к Оливеру. И розовый поросенок, герр Штампфли, не Тайгер, выступил из тени, чтобы сказать, что именно он ведет счета семейства Сингл.

Все в полном порядке, заверил Оливера герр Штампфли. Исходное разрешение по-прежнему в силе, и, разумеется, Оливеру вообще не требуется никакого разрешения, чтобы ознакомиться с личным счетом, состояние которого, о чем с удовольствием доложил герр Альбрехт, не дает повода для тревоги.

– Хорошо. Отлично. Благодарю вас. Великолепно.

– Есть, правда, одна маленькая загвоздка, – признался герр Альбрехт, школьный учитель, поверх лысеющей головы герра Штампфли. – Вы просили копии всех банковских документов. Я очень сожалею, но мы не можем выдать вам копии. Банковские документы или их копии могут покинуть банк только на основании распоряжения, подписанного лично мистером Синглом-старшим. Это четко прописано в оставленных нам инструкциях, и мы должны им следовать.

– Я полагал, что смогу сделать выписки.

– Именно этого и ожидал от вас ваш отец, – ответил герр Альбрехт.

«Значит, выписки я сделать смогу, – подумал Оливер. – Об этом можно не волноваться».

На этот раз ковровая река сменила цвет на оранжевый. Герр Штампфли семенил рядом, тюремщик, позвякивающий ключами.

– Мой отец не брал с собой никаких бумаг? – спросил Оливер.

– Ваш отец прекрасно понимает, сколь важна банковская тайна. Но ему взять документы, естественно, разрешили бы.

– Естественно.

Кабинет напоминал часовню. Не хватало только тела Тайгера. Восковые цветы, полированный стол для безвременно ушедшего. Стопки перфорированных распечаток с личных бумаг безвременно ушедшего. Папки из кожзаменителя с платежными поручениями. Степлер, пластмассовая коробочка со скрепками, кнопками и эластичными кольцами-перетяжками. Блокноты.

Пачка открыток, на которых крестьянин размахивал швейцарским флагом, стоя на зеленой вершине горы, напомнившей Оливеру о Вифлееме.

– Хотите кофе, мистер Оливер? – спросил герр Штампфли, предлагая последнюю трапезу в этом мире.

Герр Штампфли жил в Солотурне. Он развелся, о чем очень сожалел, но бывшая жена заявила, что предпочитает одиночество его компании, поэтому что ему оставалось? Двенадцатилетняя дочь, ее звали Иветт, осталась с ним, полненькая, но он надеялся, что с годами она вытянется и похудеет. Часы показывали пять вечера, банк закрывался, но герр Штампфли заявил, что сочтет за честь задержаться до восьми в случае, если понадобится Оливеру: дел все равно никаких нет, а по вечерам время для него тянулось очень уж медленно.