– Вот так, – прошептала она. Он все сделал, как просила Агги. Она поставила ногу на его ладони, но лишь на какую-то секунду, а потом он увидел, что она перелетает пики для мучеников и исчезает среди звезд. Услышал, что она приземлилась, и его охватила паника. «Как мне последовать за ней? Как сможет она вернуться?» Калитка скрипнула и открылась. Он проскользнул в зазор. И сразу понял, что знает дорогу. Выложенная каменными плитами дорожка вела их между стеной и виллой. Здесь он играл в салки с внучками Евгения. Мощные контрфорсы держали стены. Огромные трубы для ливневых стоков тянулись по обеим сторонам дорожки. Дети любили с них прыгать. Оливер шел первым, иной раз касаясь рукой стены, чтобы не потерять равновесие. Ему вспомнился ярко освещенный коридор в пентхаузе Тайгера, по которому он хромал в одной кроссовке. Они добрались до фасада виллы. В лунном свете террасы сада казались плоскими, будто игральные карты. Далеко внизу стена и сторожка над воротами напоминали въезд в детский форт.

Агги обхватила его руками и осторожно вытащила монтировку. «Подожди здесь», – знаком показала она. Ему не оставалось ничего другого. Агги уже скользила вдоль фасада виллы, заглядывая в одно французское окно за другим, передвигаясь кошачьими прыжками, заглядывала и перепрыгивала к следующему, замирая, прежде чем заглянуть в него. Она махнула ему рукой, и он двинулся следом, осознавая собственную неуклюжесть. Лунный свет окрашивал все в белые и черные тона. Комнату за первым окном он не узнал. Никакой мебели. На полу – завядшие цветы, розы, гвоздики, орхидеи, клочки серебряной фольги. В углу пара досок, сбитых в форме креста. Заметил он и третью доску, прибитую к вертикальной под углом, вспомнил ортодоксальный крест. Посередине комнаты стоял мольберт, но Оливер не увидел ни кисточек, ни тюбиков с красками. Агги звала его за собой.

Он двинулся ко второму окну, разглядел детскую кровать, прикроватный столик, на нем лампу, стопку книжек, маленький халат на крючке. Заглянув в третье окно, он чуть не расхохотался. Сдвинутая к стенам драгоценная мебель Евгения из карельской березы. А по центру – мотоцикл «БМВ», под брезентовым тентом, словно , укрытый попоной. Взглянул на Агги, чтобы привлечь ее внимание к этому забавному зрелищу, и увидел, что она, раскинув руки, прижалась спиной к стене и качала головой, указывая на ближайшее к ней окно, последнее по фасаду. Он подкрался к ней, осторожно заглянул в окно. Зоя сидела в кресле-качалке Тинатин. Длинное черное платье, черные русские сапоги. Волосы, небрежно собранные в узел на затылке, лицо будто с иконы, страдальческое, с широко раскрытыми глазами. Она смотрела в высокое французское окно, но пустой, отсутствующий взгляд подсказал Оливеру, что она видит только демонов своей души. Рядом с ней на столе горела свеча, на коленях лежал автомат Калашникова. Указательный палец правой руки обнимал спусковой крючок.

Потом медленно подвигал ладонями вверх-вниз: мол, не будем спешить. Опять ткнул себя в грудь: это мое шоу, не твое, я – иду, ты – стоишь. Покрутил пальцем у виска, показывая, что у Зои, возможно, съехала крыша, нахмурился, покачал головой, словно сомневаясь в собственном грубом диагнозе. Обнял себя руками: я был ее любовником, ответственность за нее лежит на мне. Что из всего этого поняла Агги, он не знал, но решил, что многое, поскольку, не отрывая от него взгляда, она поцеловала кончики пальцев и послала ему воздушный поцелуй.

Оливер поднялся, отдавая себе отчет в том, что очень боялся бы, если б был один, возможно, не знал бы, что и делать, но благодаря Агги он ясно видел и саму цель, и способ ее достижения. Он знал, что во французские окна вставлены бронированные стекла, Михаил демонстрировал ему их вес, показывал усиленные петли и замки.