Рядом на окне почудилось некое шевеление. Я скосил глаза в ту сторону и охнул. Прошлой осенью в раскрытое окно заползла ядовито-желтая гусеница, начала взбираться по стеклу, но двигалась все медленнее, наконец не смогла бороться с дремотой и заснула, окуклившись на стыке стекла и деревянной рамы.

    Я тогда еще потрогал пальцем, намереваясь сковырнуть и выбросить, но блестящий, как пуля, кокон крепко прилеплен липкими нитями, готов выдержать дождь, ветер, даже снег и мороз, но, конечно, не успевший учесть возможности опередившего всех зверей человека.

    Перезимовав, блестящая шкура подсохла, я уже думал, что погибла, в комнате воздух сухой, а за эти месяцы потеря влаги должна быть смертельной, но сейчас вот кокон потрескался, как весенний лед на реке, готовясь к ледоходу, даже начинает шевелиться…

    Оставив комп, я с удивлением смотрел, как в одну из трещин просунулась тонкая лапка. На экране что-то мелькает новое, но я не мог оторваться от зрелища, как с неимоверным трудом, часто останавливаясь на короткий отдых, слабенькое существо упорно пытается выбраться наружу. В другую щель высунулись усики с шариками на кончиках, пока что вялые, согнувшиеся под собственной тяжестью, но медленно наполняющиеся кровью.

    Наконец бесконечно слабая бабочка взломала остатки истончившегося хитина и выползла из неопрятного кокона. На спине нечто вроде грязного мешка, но я почти видел, как работает крохотное сердце, нагнетая в кровеносные сосуды кровь. Хлам на спине зашевелился, начал распрямляться, распался на две мятые изжеванные кучи. Обе, по мере поступления крови в прожилки, медленно принимали форму пока что скомканных крыльев.

    Потом новорожденная бабочка несколько минут просто сидела, робко двигая все больше выпрямляющимися крыльями. То ли обсыхает и дает новой коже затвердеть под действием воздуха, то ли еще не верит, что у нее отросло такое, которым еще надо научиться пользоваться. Я потерял терпение, повернулся к дисплею, но иногда поглядывал на нее поверх рамки экрана. Едва не проворонил момент, когда она поползла вверх по стеклу, волоча брюшко, неумело взмахнула крыльями, пробуя сопротивление воздуха, для нее он такой же плотный, как для меня вода, взмахнула еще пару раз и… свалилась на подоконник.

    Я с сочувствием наблюдал, как барахтается на боку, тонкие лапки беспомощно хватают воздух, не выдержал и осторожно поддержал ее кончиком пальца. После третьей или четвертой попытки она сумела все-таки взлететь, начала биться о стекло, и тогда я распахнул окно. Накопленный гусеницей жирок заканчивается, ей нужно срочно найти еду…

    А мир велик и непонятен, совсем не тот, каким знала гусеницей. Я тяжело вздохнул, возвращаясь в свой жуткий и очень негостеприимный мир, а пальцы сразу нащупали грызуна и щелчком открыли необъятную панораму инета.

    Я успел подумать, что успокоение - это в данном случае хреново, инет служит заменой бутылке водки, а результат тот же: забыться и уйти из этого жестокого мира, где не ценят, не понимают, топчут грязными копытами, совсем озверели… но тихонько зазвенело, я привычно открыл окошко аськи, потом посмотрел на скэйп и лишь затем сообразил, что звонит допотопный телефон, стационарный, таким пользовался еще дедушка Ленин.

    -  Алло?

    На том конце приятный женский голос произнес:

    -  Господин Черкаш? Минутку, соединяю.

    Несколько секунд я слышал только шорох, затем густой сильный голос уверенного в себе человека прозвучал так, словно он сидит рядом:

    -  Господин Юджин Черкаш?.