А "спасалка", как ласково называл станцию дядя Коля, пока стоит. Он подозревал, что ее все еще не закрыли просто потому, что в мэрии про станцию забыли — ведь расходов-то на нее почти нет. В штате всего трое, не считая приблудной дворняги: начальник, то есть он, дядя Коля, с окладом с тыщу двести, моторист Василий, военный пенсионер с окладом в восемьсот рублей, и спасатель-водолаз Серега, Василию двоюродный племянник, с судимостью за хулиганство и окладом в пятьсот рублей. Итого — две пятьсот. У мэра, небось, в кармане на мелкие расходы больше валяется.

Дядя Коля только радовался, что спасалку не закрыли — ведь, как ни крути, почти четвертак он на ней проработал. Знавала станция и лучшие времена — ну да что ж теперь? Главное, пока она есть, дядя Коля вроде как при деле, и деньжат ему маленько перепадает. Рыбёшка, опять же. И, что особенно важно, спасалка дает законный повод из дому уходить — дома, в четырех стенах, он бы давно уже с ума сошел от скуки и от ворчания жены.

Вот и пропадал дядя Коля на Волге — и в будни, и в праздники, и зимой, и летом. Раньше, пока ноги не болели, на велосипеде ездил, теперь больше пешком. Косточки и объедки из дома в стеклянных банках носил, приблудную дворнягу прикармливал. Рыбачил помаленьку, помаленьку рыбку коптил.

Спасать из воды давно уже некого, но Волга-то в кровь въелась, так и манит. Про Кулигина дядя Коля, если и слышал когда, то давно позабыл. Иначе удивился бы, что, глядя на реку, возле которой провел всю жизнь, думает он ну слово в слово как герой Островской "Грозы": "Вот, братец ты мой, пятьдесят лет я каждый день гляжу за Волгу и все наглядеться не могу". Правда, так ладно сказать он бы в жизни не смог. И только когда уж совсем переполняли его чувства, дядя Коля мог только выдохнуть тихонько: "Эх, твою мать, вот ведь!.." и зачем-то оттянуть воротник рукой.

Из пяти судов, что когда-то были на спасалке, два катера и одна моторная лодка долго лежали на берегу, умирая от рака железа — ржавчины, пока однажды ночью не утащили их куда-то современные искатели сокровищ — собиратели металлолома. Правда, еще остались одна моторка и одна вёселка. Дядя Коля из своей заначки покупал бензин, заправлял лодку и ездил рыбачить. Вот где больные ноги ему досаждали! Спустить лодку на воду, забраться в моторку, сети вытянуть, перебрать и закинуть обратно… А хуже всего то, что станция, приземистая деревянная изба с широченной верандой, стояла на самом верху берега, а берег здесь был крутой! Длинная деревянная лестница от избы до пляжа спускалась вниз почти отвесно, и подъем со спуском по ней казались дяде Коле штурмом Эвереста.

В этот же раз отвесную деревянную лестницу дядя Коля преодолел с давно позабытой легкостью. Он настолько этому удивился, что даже обернулся и внимательно рассмотрел крутые ступени. Да нет, все тот же "Эверест". А ноги не болят. Будто молодой силой налились. Чудеса!

Дядя Коля рассеянно, по привычке, почесал загорелое пузо. Осторожно, с опаской порадовался. Отмахнулся от мыслей, надолго ли ему такое счастье. А что гадать? Лучше просто наслаждаться давно позабытым ощущением, которое по молодости он совсем не ценил — когда ничего не болит.

Летом моторка стояла на якоре метрах в ста от берега, подальше от охотников за металлоломом. В прошлом году у дяди Коли на даче даже бак для поливки уперли. Здоровый бак, литров на пятьсот. Наверное, кран подогнали — иначе разве утащишь? Ну, а если уж такую махину свистнули, то и моторку заберут, не задумаются. Вот и держал ее дядя Коля на воде, а сам до моторки на вёселке добирался.