– Ты дашь мне умереть.

– Все умирают, – сказал я. – Смертность – это константа, определяющая наше существование.

– Иди на хер.

– Кроме того, – сказал я, – он, скорей всего, не сработает. Если бы все было так просто, кто-нибудь додумался бы столетия назад. И он может быть ядовитым.

– Если так, – прощебетала она, – ты умрешь и я буду знать, что пить его нельзя.

– Он может быть из тех ядов, которым требуются часы. Или дни. Недели даже. Было бы преступной безответственностью позволить тебе его выпить.

– Мой брат…

– Твой брат, – ответил я, – ценит меня чертовски больше, чем тебя. Должна бы знать, ты скулишь обо мне два раза в неделю, и что он сделал?

– Ты дашь эликсир ему?

– Если он сработает, – улыбнулся я, – когда-нибудь я опубликую рецепт. Но только после очень тщательного тестирования. Скажем, две сотни лет. Публиковать раньше будет плохой наукой.

– Ты собираешься дать его моему брату или нет?

– Нет, – ответил я. – Он финансирует меня, чтобы превратить свинец в золото, что, как все мы знаем, невозможно. Это просто мой побочный проект. Он не владеет исследованием. Это, – продолжил я, обаятельно улыбаясь, – только для меня. Потому что я этого стою.

Я не заметил ее бросок, ее руку вокруг стакана. Прежде чем я пошевелился, она подняла его ко рту. Она глотнула дважды прежде, чем я был на ногах.

Не нужно было класть sal draconis, сейчас я это понимаю. Radix vitae мог бы вытянуть пагубу из пенообразования, смесь можно было бы пить, пока не лопнешь, и совершенно безопасно.

Когда рабочий погасил фонари в парке, я вернулся в дубильню и собрал ichor tonans. По пути я выудил пустую бутылку от аквавиты из мусора, промыл ее в публичном фонтане. Я медленно ссыпал ichor, закупорил бутылку и засунул ее в карман, как это делают пьянчуги. Это, и тот факт, что я спал в одежде и не брился два дня, позволяло мне выглядеть соответствующе. Пьяницы и нищие невидимы. Идеальная маскировка.

Я бродил по улицам пять часов, вживаясь в роль. Мой дядя всегда говорил, что я мог стать актером, и я думаю, он был прав. Что нужно правильно сымитировать, и чем большинство людей, притворяющиеся выброшенными за борт жизни, всегда пренебрегают, это походка, длина шага, приволакивание ботинка. Вы должны идти, будто вы всегда уходите, никогда наоборот. Добрый человек даже остановил меня и дал три медяка.

Я добрался до Восточных ворот сразу после смены караула. Я видел, как сменщик карабкается на сторожевую башню. Он будет там по меньшей мере минуту, расписываясь в журнале. Это давало мне сорок пять секунд, времени больше чем достаточно. Я поднялся по лестнице на городскую стену (никто не смотрел, но я ничего не мог с собой поделать и оставался в образе: небольшое пошатывание, как можно ожидать от пьяницы, взбирающегося по ступеням), посмотрел вниз, чтобы удостовериться, что берег чист, достал бутылку из кармана, уронил ее за стену и рванул как ненормальный.

Я пробежал четыре фута вниз по мосткам, когда грянул взрыв. Сбил меня с ног; я болезненно приземлился на вытянутые руки и одно колено, только с трудом удержавшись, чтобы не съехать с мостков и разбиться. Я свернулся в клубок под стеной.

Я считал. На пять начала лаять собака, где-то за сотню футов от меня. Затем я услышал, как кто-то бежит, и склонил голову. Даже если кто-нибудь запнется об меня в темноте, они не будут лишний раз думать о пьянице, прячущемся от ветра в убежище стены, и не остановятся, чтобы арестовать его за бродяжничество, не в тот момент, когда враги ворвались в Город, взорвав стену. Четыре или пять стражей и правда промчались прямо мимо, но не могу сказать, заметили они меня или нет.