Он уставился на меня; забыл смотреть поверх очков.

– Боже, Салонин, – сказал он. – Это…

– Это был несчастный случай.

– Ну конечно, это был чертов несчастный случай, – огрызнулся он, – даже ты не стал бы специально травить свою жену.

Он остановился. Он наткнулся на ужасный непроходимый барьер, к которому все мы подходим, когда пытаемся выразить искреннее сочувствие другу.

– Мне жаль.

Это было лучшее, что он смог. На самом деле, совсем неплохо.

– Мне тоже, – сказал я.

– Она всегда мне нравилась.

– Ты был от нее без ума, – усмехнулся я. – Когда вспоминаю, как ты выставлял себя на посмешище каждый раз, когда она приезжала в гости, в Элпис…

– Да, я понял, – он даже покраснел. – Я знал, мне ничего не светит.

– Нет, – сказал я, – не знал.

– Тебя она тоже не особо любила, – сказал он, а потом понял, что только что проскользнуло сквозь врата его зубов, и его лицо стало несчастным. Я улыбнулся, чтобы показать, что все в порядке. Это было не так, но он делал мне одолжение.

– Но ты ей нравился, – соврал я. – Не в том смысле, но ты ей нравился. Несколько раз мне говорила.

В его глазах появился свет.

– Правда?

– Думала, ты выглядишь чувствительным, – кивнул я. – Непонятым.

– Так и говорила? – спросил он каким-то глупым голосом и я снова кивнул. На самом деле единственный раз, когда я его упомянул, она сказала: «Кто?»

Большую часть ночи я потратил, шатаясь по Медным Вратам, слишком испуганный, чтобы погреться в баре или заползти в дверной проем. Я бродил туда-сюда, пытаясь выглядеть, словно куда-то иду. К счастью, люди в этой части города могут практически чуять проблемы и держатся подальше от любого, кто выглядит, будто они у него есть. Мне кажется, я закончил на ступенях фонтана Ники вместе с парочкой плачущих пьянчуг и престарелой проституткой, которая отчаялась найти клиента на эту ночь. В какой-то момент я попытался вспомнить все тридцать шесть положений парадигмической симметрии Зевксиса, но получилось только двадцать восемь, и знание, что я не могу просто заглянуть поутру в библиотеку и найти остальные восемь, заставило меня разрыдаться. Один из пьянчуг предложил мне бутылку, которую, стыдно признать, я принял. Конечно, она была пустой.

Я знал из опыта, что примерно на рассвете стража совершает обход площади Ники и задерживает любого, кто не убрался с их пути, так что я поднялся и не торопясь направился назад, к дому Астиага. Никаких признаков котелков, но порядком стражи. Я был уверен, что они собираются меня схватить, но они прошли прямо мимо меня, что заставляло задуматься, не поговорил ли Фока с городским префектом. Одной проблемой меньше, если так, но я не мог знать наверняка. Я заставил себя идти медленней, зевать по сторонам, как пьяницы и попрошайки, которых я встречал каждый день своей жизни, но внезапно не смог толком вспомнить нюансы их походки, как они стоят, как их головы обвисают на плечах.

Астиаг уже встал и работал, когда я пришел. Ему нравилось заниматься затейливой росписью ранним утром, когда свет падает из окна точно как нужно. Он усердно трудился над W, когда я зашел. Поразительно, что вы можете сделать с простой, обыденной согласной, если у вас есть навык и воображение. Он превратил ее в удивительную волну с двумя гребнями и маленьким корабликом, отчаянно скатывающимся со среднего пика. Если захотеть, можно увидеть это как трансмутацию неблагородного материала в золото, хотя, если вы спросите меня, это будет натяжкой.

– Зеленый, – сказал я. – С каких пор море зеленого цвета?

Он злобно на меня посмотрел.

– За три медяка, – сказал он, – море зеленое.