— Твоя правда. Не разговариваю. Это, как у вас, молодежи говорится, имидж такой. Помнишь, в сериале этом, западном, где убивали за трон направо и налево, был такой вот старичок, который под немощного маскировался? Клиенты от меня ждут стариковского дребезжания, да разговоров обволакивающих. Это тщета, пыль в глаза, я ж, голуба моя, иной раз и сам не понимаю, где играю, где переигрываю, а где истину глаголю.

— Ну, вот, опять, — фыркнула Саша. Коростылев махнул рукой.

— Ликно. Поговорим, как нормальные люди. Что у тебя на этот раз?

Саша сползла с высокого, неудобного кресла, утыканного пуговицами, выудила из портфельчика увесистую пачку фотографий и робко подсунула антиквару.

— Вот.

Коростылев взглянул на фото, поморщился, нацепил на нос очки и раздраженно отодвинул снимки.

— Саня, ну, ты как маленькая, в самом деле. Чего ты ко мне с фотографиями явилась? Нешто я тебе по фото экспертизу проведу?

Саша вздохнула.

Коростылев, который в местном музее искусств числился внештатным сотрудником, консультантом, экспертом, периодически оценивал поступившие экспонаты, но работу эту выполнял крайне неохотно по причинам вполне тривиальным. Музей столь же неохотно платил, поскольку услуги Коростылева стоили дорого, специалиста его уровня было еще поискать, а опускаться ниже установленной таксы старик не желал. Каждый визит к нему требовал остроумных импровизаций, или же тщательно продуманного плана, и это еще в настроение надо было попасть. Так что Саша отнюдь не случайно спрашивала Лику, какую арию пел Яков Семенович накануне. Новый директор музея, однако, в такие тонкости не вникал и вникать не собирался.

— Он обязан и все тут, иначе за что мы ему платим? — говорил он, изрыгая пламя.

Сотрудники музея робко возражали, что как раз не платим. Оплата идет только по факту экспертной оценки. Директор слышать ничего не хотел, требовал отправлять экспертизу в столицу, что стоило баснословных денег, и смирялся только от звонка сверху, из управления культуры, где жестко требовали: пояса затянуть, в стране кризис, оценку проводить на месте. Смиренно выслушав указ, директор, тем не менее, строго настрого запретил таскать экспонаты Коростылеву, мол, не граф, сам придет. Яков Семенович, который в своем салоне зарабатывал куда больше, на распоряжения директора чхать хотел, и никуда не ездил. Вольно или невольно работники либо таскали экспонаты для предварительной оценки на дом Коростылеву, либо приносили фото. В случае, если находка Якова Семеновича интересовала, он мог и в музея явиться. Но, опять же, для этого требовалась немалая смекалка.

Саша этим искусством овладела еще в институте, когда вместе с горластой Ликой прогуливала занятия по уважительной или не особо уважительной причинам. Уж больно хорошо получалось у нее прикидываться сиротой, давить на жалость, заливая все тягучим сиропом лести, на которую Коростылев был падок. Вот и сейчас она была готова причитать изо всех сил, лишь бы тот хоть краем глаза глянул на фото экспоната: страницы из инкунабула, исписанные старославянским шрифтом, пребывающие в весьма плачевном состоянии. На неопытный Сашин взгляд, там говорилось что-то о княгине Ольге, да уж больно текст расползся. Да и место, где был обнаружен этот раритет вызывало сомнения. Так что подделка не исключалась.

— Я бы рада подлинник предъявить, — заканючила Саша, — но директор ни в какую. Вам ведь платить надо, а бюджет не утвердили еще. Ждем с начала года, завтраками уже месяц кормят. Вы хоть на глазок скажите, стоит ли вообще экспертизу затевать?

— Да откуда ж я знаю? Ты бы мне еще фото Джоконды с Лувра показала и попросила узнать, подлинная она или нет. Сама-то что думаешь?

— Да фиг его знает. Состояние документа весьма плачевное, его в идеале на реставрацию отдать, но у меня лично сомнения.