- Зи, а откуда ты знаешь, что Людоед это не двукристаллическое существо?

- Я не знаю, - сказала Зина просто. - Если это так, то мне остается только молиться, чтобы восприятие Горти себя, как человека было настолько сильным, чтобы сражаться против того, что захочет сделать из него Людоед. Ненависть к Арманду Блуэтту это человеческая вещь. Любовь к Кей Хэллоувелл это еще одна. Это те две вещи, которые я внедряла в него, которым дразнила его, пока они стали частью его плоти и крови.

Банни молчала, слушая этот поток горьких слез. Она знала, что Зина любила Горти; что она была достаточно женщиной, чтобы ощущать появление Кей Хэллоувелл, как глубокую угрозу себе; что она боролась и победила искушение забрать Горти у Кей; и что, больше всего остального, она была перед лицом ужаса и раскаяния теперь, когда ее долгая кампания подошла к завершению.

Она смотрела на гордое избитое лицо Зины, губы, которые слегка опустились вниз с одной стороны, болезненно наклоненную голову, плечи, расправленные под просторным халатом, и она знала, что перед ней картина, которую она никогда не забудет. Человечество - это понятие близкое не таким как все людям, которые тоскуют по нему, которые утверждают свою принадлежность к нему со сбившимся дыханием, которые никогда не устают протягивать к нему свои коротенькие ручки. В сознании Банни отпечаталась эта искалеченная и мужественная фигура - символ и жертва.

Их глаза встретились и Зина медленно улыбнулась.

- Привет, Банни...

Банни открыла рот и закашлялась, или зарыдала. Она обняла Зину и уткнулась подбородком в прохладную смуглую шею. Она крепко зажмурила глаза, чтобы остановить слезы. Когда она открыла их, она снова могла видеть. А затем она потеряла дар речи.

Она увидела, через плечо Зины сквозь открытую кухонную дверь, там в гостиной огромную худую фигуру. Его нижняя губу отвисла, когда он наклонился над кофейным столиком. Его ловкие руки вытащили один, два кристалла. Он выпрямился, его серо-зеленое лицо послало ей взгляд вялого сожаления и молча вышел.

- Банни, дорогая, мне больно.

- ЭТИ КРИСТАЛЛЫ ЭТО ГОРТИ, - подумала Банни. - А СЕЙЧАС Я СКАЖУ ЕЙ, ЧТО СОЛУМ ЗАБРАЛ ИХ ОБРАТНО К ЛЮДОЕДУ. - Ее лицо и ее голос были одинаково сухими и белыми как мел, когда она сказала: - Тебе еще не было больно...

Горти вбежал по лестнице и ворвался в свою квартиру.

- Я хожу под водой, - запыхался он. - Все к чему я тянусь, у меня выхватывают. Что бы я ни делал, куда бы я ни пошел, либо слишком рано либо слишком поздно либо... - Он увидел Зину в кресле, с открытыми и невидящими глазами, и Банни сидящую у ее ног. - Что здесь происходит?

Банни сказала:

- Пришел Солум, когда мы были в кухне, и забрал кристаллы, а мы ничего не могли сделать и с тех пор Зина не сказала ни слова, а я очень боюсь и я не знаю, что делать - у-у-у... - И она начала плакать.

- О Боже! - В два шага он пересек комнату. Он поднял Банни, быстро обнял ее и усадил. Он стал на колени возле Зины. - Зи...

Она не шевельнулась. Ее глаза были сплошными зрачками, окнами в слишком темную ночь. Он поднял ее подбородок и посмотрел ей в глаза. Она задрожала, а затем закричала, как если бы он обжег ее, начала извиваться в его руках.

- Не надо, не надо...

- О, извини Зи. Я не знал, что тебе будет больно.

Она откинулась назад и посмотрела на него, наконец-то его увидев.

- Горти, у тебя все в порядке...

- Да, конечно. Что тут с Солумом?

- Он забрал кристаллы. Глаза Джанки.

Банни прошептала:

- Двенадцать лет она прятала их от Людоеда, а теперь...

- Ты думаешь, что Людоед послал его за ними?

- Должно быть. Наверное он выследил меня и ждал, пока ты не уйдешь. Он зашел сюда и снова вышел так быстро, что мы смогли только повернуть голову и посмотреть.

- Глаза Джанки...

Было время, когда он чуть не умер, в детстве, когда Арманд выбросил игрушку. И другой раз, когда бродяга раздавил их коленом, а Горти, в столовой в двухстах метрах, почувствовал это.