Пассажиры постепенно покидали палубу. В соответствии со своим социальным статусом они расходились по каютам: кто в первый класс, кто – во второй. Катрин сознательно оттягивала момент, когда им придется спуститься в самый нижний отсек, отведенный для беднейших вояжеров. Вокруг них и повсюду на судне экипаж занимался своим делом, и это выглядело как концерт, где каждый музыкант досконально знает свою партию.

– Пора и нам занять свои полки, – шепнул ей Гийом. – Заодно приведем себя в порядок. Мне это точно не помешает!

Катрин кивнула. Про себя она решила быть сильной и поддерживать мужа: Гийом не подавал виду, но молодая женщина догадывалась, что он очень расстроен. Сокрушаться вслух он не стал, но потеря часов и золотого медальона очень его огорчила.

– Ты – сама доброта, – прошептала она ему на ухо. – Это так несправедливо, что тебя ограбили!

– Кто знает, может, это было предупреждение – чтобы я отказался от переезда в чужую страну, – очень тихо отозвался супруг. – Моя Кати, ты родилась с серебряной ложкой во рту, как шутки ради говаривал мой отец. И по моей вине лишилась всех преимуществ своего социального статуса. Мы могли бы поехать вторым классом, но на это ушли бы все наши сбережения.

– Я запрещаю тебе в чем бы то ни было себя винить, Гийом! Все решения мы принимаем вместе. И твой путь будет моим, пока мы живы. Хватит об этом! Идем лучше вниз!

Элизабет все это время смотрела в сторону суши – на гаврский порт, колокольни далеких церквей.

– Мама, ты скоро дашь мне куклу? – спросила она, ощутив внезапную потребность в любимой игрушке.

– Потерпи немного, милая, – ласково попросила Катрин. – Сначала мы устроимся на наших местах. А чуть позже папа сходит за чемоданами.

Супруги удивились, а потом и испытали вполне объяснимое огорчение, увидев спальный отсек для пассажиров третьего класса, где находились их места. Чтобы туда попасть, пришлось спуститься по крутому трапу со скользкими ступеньками.

Внизу царила невероятная сумятица – ошеломительная, пугающая. Десятки пассажиров занимались своими делами, перекликались, не обращая внимания на табачный дым: многие мужчины уже сидели с сигаретой или трубкой в зубах. Женщины разворачивали одеяла, открывали чемоданы. Был слышен, невзирая на весь этот шум, плач детей, в том числе младенцев.

В помещении, вобравшем в себя всю эту массу людей и расположенном ниже ватерлинии, стоял острый запах нечистых тел и пота.

– Наверное, здесь плохая вентиляция, – прошептала Катрин, которая ввиду своего тонкого обоняния страдала от этих сомнительных «ароматов».

Пол под ногами вибрировал: под ним работали паровые машины. Казалось, это огромные жуткие звери, рыча, сотрясают корабль. Элизабет спряталась в материнских юбках.

– Идем дальше! – распорядился Гийом.

Из мебели тут были только двухъярусные койки, железные и непривычно узкие, но места все равно было ужасающе мало. Элизабет схватила отца за руку.

– Не бойся, моя крошка, – уверенным тоном сказал Гийом. – При отплытии всегда шум и суета, но скоро все уляжется. И у нас есть собственный уголок, там нас никто не потревожит.

– Надеюсь, это так, – отвечала встревоженная Катрин. – Усталость уже дает о себе знать.

– Там ты сможешь отдохнуть, – ответил ей муж.

Им пришлось остановиться и встать вплотную друг к другу, иначе из за шума они вообще не слышали бы друг друга.

Какая то женщина окликнула их хрипловатым голосом, жестом прося отойти:

– Эй, голубки! Не стойте в проходе. Мне надо в туалет. Это ж надо: всего две уборные на сто человек в нашем отсеке! Надо успеть, пока не начали суп раздавать.