— Я вернулась в Валь-Жальбер, — произнесла она, как заклинание. — Ведь правда, Мадлен? Но здесь действует закон умолчания, и я задыхаюсь. Боже, как я хотела бы нарушить это молчание!

— Ну так пой! — настаивала кормилица. — У тебя такой прекрасный, такой чистый голос, он разорвет эту тишину, это молчание, которое убивает тебя. — Спой, Канти!

Эрмин сжала пальцами спинку стула и сделала глубокий вдох. Не отрывая взгляда от какой-то видимой ей одной точки, она запела:

Как будто помимо ее воли зазвучало начало знаменитой арии Чио-Чио-Сан. Сперва это была мольба, произносимая вполголоса, но потом звуки потекли плавно, стали подниматься ввысь, чистые, словно хрустальные.

Мадлен закрыла глаза. Ее тоже била дрожь. От дивного мелодичного голоса Соловья из Валь-Жальбера, поднимавшегося все выше и выше, заполнявшего все пространство, казалось, колыхался теплый воздух. В соседней комнате Шарлотта слушала, затаив дыхание, потрясенные дети молчали. Мадлен у себя в кухне тоже услышала арию, застыла как вкопанная, перестав напевать «Странствующего канадца». Как и ее многочисленные соотечественники, экономка обожала Ла Болдюк, но Эрмин заставила ее полюбить оперу. Лора и Жослин подбежали к лестнице и остановились, сначала в недоумении, потом в полном восторге.

Молодая певица не думала о публике. Она была Чио-Чио-Сан, нежной японкой, и каждое утро ждала корабль, на котором должен был вернуться ее любимый. Он уехал в дальние края, почти как Тошан, и последний куплет арии звучал предельно искренне.

Исполнение требовало подлинного вокального мастерства, на слове «знаю» сопрано достигало головокружительно высоких нот. Эрмин без труда с этим справилась, хотя уже несколько недель не занималась вокалом. Восхищенная Мадлен с трудом удержалась, чтобы не захлопать в ладоши.

— Господи, как это великолепно! — прошептала она. — Какой чудесный дар ты получила! Посмотри-ка, теперь я плачу!

— Мне гораздо лучше! — просто сказала Эрмин. — Хотя не стоит петь, предварительно не распевшись, но не важно, у меня от сердца отлегло. Завтра поеду в Роберваль. Нужно найти хороший дом для Талы и Кионы. Спускаемся вниз, Мадлен.

На площадке она столкнулась с Шарлоттой, окруженной детьми. Мукки бросился к матери и обнял ее изо всех своих силенок. Луи улыбался каким-то своим мыслям, Мари и Лоранс лучились радостью.

— Браво, мама! — воскликнула Мари. — Спой еще, ну пожалуйста!

— Родные мои, — нежно сказала Эрмин, — пойдемте, нужно ужинать. Будете себя хорошо вести — тогда я спою завтра.

После раннего обеда Лоре удалось затащить Жослина в их спальню. Они часто позволяли себе отдохнуть днем, но сегодня не тот случай.

— Жослин, — начала она сладким голосом, — со вчерашнего дня ты играешь роль патриарха многочисленного семейства, и мне это очень даже по душе. Но все-таки я полагала, что ты потрудишься сообщить мне нечто важное, по крайней мере важное для меня.

— Ну да, — сказал он, — я собирался, но думал, что Эрмин уже сказала тебе. И мне нечего добавить. Да, Тала и Киона в Робервале. Но ведь это не имеет государственной важности, я полагаю.

— Меня больше волнует, почему им пришлось укрыться в городе! — сообщила Лора, гордая тем, что знает больше мужа. — Вчера из-за этого наша дочь была очень огорчена, и я не стала на нее давить. А потом она запела. Боже, какое счастье слушать ее!

Жослин с недоверчивым видом уселся в кресло, оценивая взглядом своего противника.