— Сгоревшая хижина, записка с угрозой, — перечислял Жослин, — Эрмин должна была рассказать мне об этом в пятницу вечером, когда мы встретились на бульваре Сен-Жозеф. Мы могли бы вместе пойти в полицию. Какая дикая история!

— И в самом деле! — добавила Лора. — Однако теперь Тала и ее девочка в безопасности. Хочу напомнить тебе о нашем уговоре. Отныне я запрещаю тебе приближаться к Робервалю даже на пушечный выстрел. Если ты будешь часто общаться с ребенком, ты к нему привяжешься. А я этого не выдержу, слышишь? У нас есть Луи, вот его и будем любить! Ничего не могу с собой поделать, я ужасно ревную тебя к Тале и Кионе!

Она не могла сдерживаться и была готова вот-вот разрыдаться. Жослин встал и обнял ее.

— Лора, моя любимая, мне очень жаль, но на этот раз я не пойду на уступки. На улице в Робервале я чувствовал себя полным ничтожеством. Киона разглядывала меня, не девочка, а настоящий ангелок! Так радовалась, что гуляет с Эрмин, а я сначала даже отказывался ее поцеловать! И при этом все время тискаю Ламбера, сына Онезима. Я достаточно часто шел на попятную в своей жизни! Оставил нашу дочь на крыльце приходской школы, много лет скрывался, думая, что виновен в твоей смерти. Официально я считаюсь крестным Кионы и должен следовать своим обязательствам.

В полном изумлении Лора отрицательно покачала головой.

— Жослин, об этом не может быть и речи! — выкрикнула она.

— А тебя устраивает, что твой муж — трус? — процедил он сквозь зубы. — Киона не просила, чтобы ее рожали. Почему это невинное дитя должно страдать из-за чьих-то капризов? Она не обязана расплачиваться за мои ошибки.

Его просто трясло от возмущения, и это озадачило Лору. Она никогда не видела его в таком состоянии. Но она тут же вспылила, не желая ни в чем с ним соглашаться.

— Значит, ты объявляешь мне войну? Отлично! В этом случае ты до меня больше не дотронешься. Даже в постели! Если будешь встречаться с Кионой или Талой, обо мне забудь! Ты понял? И будь любезен, не пересказывай никому наш разговор, это никого, кроме нас, не касается. Постарайся держать язык за зубами. Я не шучу. Люди любят сплетничать даже по пустякам и здесь, и в Робервале. И пусть всю оставшуюся жизнь они думают, что эта девочка — твоя крестница!

С этими словами Лора вышла, даже не хлопнув дверью.

«Бедный я, бедный!» — подумал Жослин. Но в глубине души он был очень доволен собой.

Большую часть дня Эрмин отдыхала, но перед ужином, верная своему слову, ко всеобщему ликованию, исполнила две арии из опер. Мирей не спускала с нее восхищенных глаз.

— Спасибо тебе, моя дорогая Эрмин, — произнесла она взволнованно. — Твое пение — настоящий подарок! Ты тоже должна записать пластинки, как Болдюк. Буду слушать их, перед тем как заснуть.

— Вот мысль, достойная воплощения, — засмеялся Жослин, — дорогая, к тебе не обращались с аналогичными просьбами?

— Нет, — ответила она без всякого энтузиазма.

Правда, Октав Дюплесси собирался представить ее в начале лета директору граммофонной компании, но Эрмин отклонила это предложение, поскольку была беременна.

«Мне следовало бы отказаться и от многих других! — подумала она. — Я пожертвовала ребенком, которого носила. Он родился очень слабеньким».

Экономка подала аппетитный фасолевый суп, потом невероятных размеров омлет с картофелем. А на десерт — превосходный ореховый торт в кленовом сиропе.

— Мне в школе больше всего удавались пироги, — стала вспоминать Эрмин, которая до этого молчала. — Сестра Викторианна делилась со мной рецептами.