Лора была бы поражена, узнай она о том, что случилось с ее супругом, которого она считала умершим и похороненным. Отогнав выстрелом волков, Жослин надел снегоступы и углубился в лес. Он продвигался вперед наобум, как одержимый. В те времена он был крепким и выносливым. Мужчина хотел покончить жизнь самоубийством, но не смог. После изнурительного перехода он укрылся в ветхой, всеми забытой лесной хижине. Ничто не могло побороть инстинкт самосохранения. В хижине было достаточно дров, и он развел хороший огонь. Анри Дельбо научил его нескольким приемам, и теперь Жослин знал, как находить пищу на Крайнем Севере: например, срывать почки бузины, которые очень питательны, варить себе напиток из сосновых ветвей. Теперь Жослин все вспомнил и применил на практике. На второй день ему удалось поймать в силок зайца, и он зажарил его на углях. Благодаря пище к нему понемногу вернулись силы, однако кошмарные видения и укоры неумолимой совести все так же будоражили его ум, стоило ему смежить веки. Терзаемый раскаянием, больной от стыда, он отправился в обратный путь. Смерть Лоры стала навязчивой идеей. И ему придется похоронить ее, свою обожаемую супругу, красавицу Лору… Вернувшись, он понял, что самое страшное свершилось. По крайней мере, он так подумал, поскольку не имел возможности узнать правду: Анри Дельбо спас молодую женщину и увез ее к себе на санях.

Ни одно из трех действующих лиц этой трагедии так никогда и не задалось вопросом, кто же покоится в могиле под крестом в тех диких землях, на берегу реки Перибонки.

Анри Дельбо мог бы поклясться, что похоронил Жослина Шардена, поскольку мертвый мужчина был одет в похожую одежду. Волки полакомились его плотью, да и выстрел в лицо сделал его неузнаваемым. Возле трупа было только ружье, которое Дельбо забрал с собой. Оно до сих пор хранилось в хижине Талы, матери Тошана.

Что до Лоры, то она пообещала себе будущим летом совершить паломничество к могиле, которую Эрмин, юная супруга Тошана, украсила полевыми цветами.

Снова загремели аплодисменты. Директор и врач сквозь шум объявили, что пансионерам пора укладываться спать.

— Вам нехорошо, мсье Эльзеар? — спросила главная медсестра санатория. — Вы плачете? В этом нет ничего постыдного! «Ave Maria» — это так прекрасно…

Жослин вернулся к реальности. С той зимы прошло семнадцать лет, и теперь он страдал безжалостной болезнью — туберкулезом. Это страшное заболевание называли также чахоткой: больные теряли силы, пребывали в подавленном состоянии духа и чахли на глазах. В этом санатории, как и в других профильных заведениях, прогрессирование болезни, что в большинстве случаев заканчивалась смертью, пытались сдержать с помощью обильной пищи с преобладанием мясных и молочных блюд и благотворного воздействия прохладного чистого воздуха. Однако справиться с недугом медицина была не в состоянии. И все же у пансионеров санатория была хоть какая-то надежда, основанная на заботливом и тщательном уходе, который они тут получали.

Эрмин еще раз поблагодарила своих слушателей ласковой улыбкой и направилась прямиком к маленькому Жорелю. Мальчик смотрел на нее с безграничным восхищением.

— Тебе понравилось? — спросила она.

— Да, мадам, очень понравилось. Мне не было грустно, когда вы пели. А вдруг ваш голос поможет мне выздороветь!

— Это наилучшая из похвал, которую я когда-либо слышала, малыш! — ответила взволнованная до глубины души молодая женщина.

Эрмин смотрела в блестящие глаза Жореля и не замечала, как жадно взирает на нее сидящий рядом с мальчиком мужчина. Жослин затаил дыхание, потрясенный тем, что дочь находится так близко. Она казалась ему сказочным существом, таким прекрасным, что он, поддавшись порыву, протянул руку и погладил ее по волосам.