Свадьба. Отец там был, а мать — нет. Она обнаружила, что с Джеком может пережить и это. Потом появился Дэнни, ее милый сынок.

Тот год был самым лучшим, и в постели тоже так хорошо никогда не бывало. После рождения Дэнни Джек нашел ей работу — печатать на машинке для полудюжины сотрудников кафедры английского языка: проверочные вопросы, экзаменационные билеты, расписание уроков, рабочие заметки, списки. Наконец, одному из них она перепечатала роман — роман, который, к крайне непочтительной и очень личной радости Джека, так и не опубликовали. За работу платили сорок долларов в неделю, а потом за те два месяца, что она перепечатывала неудавшийся роман, плата взлетела до шестидесяти. Они купили свою первую машину, пятилетний «бьюик» с детским сиденьем в середине. Расторопные, смышленые, легкие на подъем молодые супруги. Из-за Дэнни между Венди и матерью наступило вынужденное перемирие — напряженное, не слишком-то веселое, но все-таки перемирие. Когда она возила Дэнни к бабушке, то Джека с собой не брала. И не рассказывала ему, что мать, хмурясь, всякий раз перепеленывала Дэнни заново и всегда умела найти у него на попке или в промежности первое свидетельство обвинения — пятнышко сыпи. Мать никогда ничего не говорила прямо, и все-таки до Венди дошло: примирение уже стоит ей ощущения, что она, Венди, плохая мать и, может быть, эту цену ей придется выплачивать всю жизнь. Мать всегда находила, чем ее достать.

Днем Венди сидела дома, хозяйничала, кормила Дэнни из бутылочки в омытой солнцем кухне четырехкомнатной квартиры на третьем этаже, слушая пластинки на портативном, работающем от батареек, стереопроигрывателе, который купила, еще будучи студенткой. Джек приходил домой в три (или в два, если считал, что последний урок можно сократить) и, пока Дэнни спал, уводил ее в спальню, тогда страхи насчет того, что она плохая мать, стирались.

По вечерам, пока Венди печатала, Джек писал и занимался своими заданиями. В те дни, бывало, выйдя из спальни, где стояла машинка, она заставала обоих спящими на диване в кабинете — Дэнни, засунув большой палец в рот, уютно возлежал на груди раздетого до трусов Джека. Она переносила Дэнни в кроватку, прочитывала, что Джек написал за вечер, и только потом будила его, чтобы он перешел в спальню.

Лучший год, лучшая постель.

В те дни Джек еще справлялся со своей тягой к спиртному. В субботу вечером забегала компания друзей-студентов, появлялся ящик пива, начинались споры, в которых Венди почти не участвовала — ведь сама она занималась социологией, а Джек — английским. Спорили насчет того, литературным или историческим произведением считать дневники Пеписа, обсуждали поэзию Чарлза Олсона, иногда читали куски еще не законченных работ. Спорили на сотни тем. Нет, на тысячи. Необходимости участвовать она не ощущала — достаточно было примоститься в кресле-качалке рядом с Джеком, который по-турецки сидел на полу, держа в одной руке пиво, а другой нежно обхватив ее икру или лодыжку.

В Нью-Хэмпширском университете шла ожесточенная борьба за лидерство, а Джек нес дополнительное бремя — он писал. Каждый вечер он тратил на это не меньше часа. Это было его рутиной. А субботние посиделки — необходимым лечением. На них Джек давал выход энергии, которая иначе могла бы накапливаться до тех пор, пока он не взорвался бы.

Заканчивая диплом, он получил работу в Стовингтоне, главным образом благодаря своим рассказам — к тому времени было опубликовано уже четыре, один — в «Эсквайре». Венди достаточно ясно помнила тот день — на то, чтобы забыть, трех лет мало. Она чуть не выбросила письмо, решив, что это — очередное предложение подписки. Но, вскрыв конверт, обнаружила внутри письмо, извещающее, что «Эсквайр» в начале следующего года хотел бы использовать рассказ Джека «Что касается черных дыр». Они заплатят девятьсот долларов не за публикацию, а за согласие.