Но за эту зиму папа собирается меня выучить. Папа учил читать и писать в большой школе. В основном писать, но читать он тоже умеет.
— Я хотел сказать, ты можешь понять, о чем думает кто-то другой?
Дэнни поразмыслил.
— Когда громко, могу, — наконец сказал он. — Как миссис Брэнт про штаны. Или как когда мы с мамой один раз пошли в большой магазин покупать мне ботинки, и там один большой парень смотрел на приемники и думал взять один, а покупать не хотел. Потом он подумал: «А что, если поймают?» А потом: «Но мне так хочется такой приемник». Потом он опять подумал, вдруг его поймают, ему от этого стало плохо, и мне тоже. Мама разговаривала с человеком, который продает ботинки, так что я пошел к тому парню и сказал: «Парень, не бери это радио. Уходи». И он правда испугался. И быстро ушел.
Холлоранн широко ухмыльнулся:
— Держу пари, так оно и было. А что ты еще можешь, Дэнни? Только мысли и чувства или еще что-то?
— А вы можете еще что-то? — последовал осторожный ответ.
— Иногда, — сказал Холлоранн. — Не часто. Иногда… иногда у меня бывают видения. А у тебя бывают видения, Дэнни?
— Иногда, — произнес Дэнни, — я вижу сны, когда не сплю. После того, как приходит Тони. — Ему опять очень захотелось сунуть палец в рот. Про Тони он никогда никому не рассказывал — только папе с мамой. Он заставил руку с тем пальцем, что обычно запихивал в рот, лечь обратно на колени.
— Кто такой Тони?
И вдруг на Дэнни накатило одно из тех видений, которые пугали его больше всего: словно перед глазами вдруг быстро промелькнула какая-то непонятная машина, которая могла оказаться и безвредной, и смертельно опасной. Он был слишком мал, чтобы разобраться. Он был слишком мал, чтобы понять.
— В чем дело? — выкрикнул он. — Вы расспрашиваете меня, потому что волнуетесь, правда? Почему вы волнуетесь за меня? Почему вы волнуетесь за нас?
Холлоранн положил на плечи малышу крупные темные руки.
— Перестань, — сказал он. — Наверное, все нормально. А если и есть что-то… так у тебя в голове, Дэнни, ого-го какая штука. Такая, что тебе до нее еще расти да расти, вот как. Потому надо держать хвост морковкой.
— Но я не понимаю! — взорвался Дэнни. — Я понимаю, но не понимаю! Люди… люди чувствуют всякое. А я чувствую их, но не понимаю, что я чувствую! — Он с несчастным видом уперся взглядом себе в колени. — Я хотел бы уметь читать. Иногда Тони показывает мне надписи, а я их еле прочитываю.
— Кто такой Тони? — повторил Холлоранн.
— Мама с папой называют его моим «невидимым приятелем», — ответил Дэнни, тщательно воспроизводя слова. — Но на самом деле он настоящий. По крайней мере я так думаю. Когда я по правде сильно стараюсь что-нибудь понять, он иногда приходит. И я как будто падаю в обморок, только… там бывают видения, как вы говорите. — Он взглянул на Холлоранна и сглотнул. — Раньше всегда приятные. А теперь… не помню, как называются сны, когда пугаешься и плачешь?
— Кошмары? — спросил Холлоранн.
— Да. Правильно. Кошмары.
— Про этот отель? Про «Оверлук»?
Дэнни снова опустил глаза к своей руке с «сосательным» пальцем.
— Да, — прошептал он. Потом, глядя вверх, в лицо Холлоранну, заговорил пронзительным голоском: — Но я не могу рассказать все это папе, и вы тоже не можете! Ему пришлось взяться за эту работу, потому что дядя Эл не смог найти ему никакую другую, а папе надо закончить пьесу, а то он опять может начать Плохо Поступать, а я знаю, что это такое, это значит — напиваться, вот что, он всегда напивался, а это плохо! — Дэнни умолк, готовый расплакаться. |