Макаса напрягла слух, стараясь расслышать что-либо сквозь поднятый драконами гвалт и завывания ветра, и вот за ревом последовал топот, топот множества массивных лап. Доносился он с севера – оттуда, куда и направлялся отряд, и, пока хищник боролся с ветром в тщетных попытках вырваться из объятий бури, на склоне горы показалась подмога. Вниз, в долину, поднимая в воздух еще одно, собственное облако пыли, полным ходом неслись три огромных расплывчатых силуэта. Все прочие драконы с детенышами, завизжав, бросились врассыпную, но похититель Макасы замешкался, и эта ошибка стала для него роковой.

Свист рассекающих воздух стрел, направленных в них, заставил Макасу сжаться в комок. Снизу вновь раздались крики – крики друзей. За ними последовало пение новой волны стрел, и этот залп угодил прямо в цель. Утыканный стрелами, несший Макасу дракон вздрогнул всем телом, задергался, взревел от внезапной боли. Собравшись с последними силами, девушка еще раз взмахнула цепью, направив удар вверх. Удар оказался точен: конец цепи захлестнул петлей древко, торчавшее из передней лапы дракона, и Макаса с пронзительным воплем дернула цепь на себя.

«Получилось!» – подумала она.

Однако за этой мыслью немедля последовала другая: «О, нет…»

Стоило ей добиться успеха, оба стремительно понеслись навстречу земле. Под новым неодолимым натиском бури Макаса в страхе зажмурилась, живо представив себе жуткий удар, живо представив, что ее ждет, когда ветры разом утихнут, а ей останется только одно – падать, падать…

Глава третья. Передышка

Этот сон снился ей уже сотню раз. Ее звала мать, и материнский голос звучал, точно колыбельная. Макаса гналась за ним сквозь тьму, неподатливую, как океанские воды. В воздухе пахло морской солью, пахло гарью пожара. Лицо матери, прекрасное, затуманенное, ждало впереди – еще чуть-чуть, и рукою дотянешься, – но, стоило приблизиться, отступало, отодвигалось во мрак. Однако Макаса не сдавалась, рвалась вперед сквозь вязкую тьму, и, наконец, миновала ее, да только угодила вовсе не в объятия матери. Сердце ее сжалось от ужаса: по ту сторону тьмы, скаля зубы в мертвой, окоченевшей улыбке, ожидала жуткая тварь, окутанная сладковатым запахом тления.

– Слышишь меня? – выдохнуло чудовище сквозь желтозубый оскал. – Макаса, слышишь?

Защищаясь, Макаса вскинула руки, нанесла удар, села… и ахнула, увидев перед собою Арама, отшатнувшегося назад, держась за ушибленную скулу.

Не удержав равновесия, он с маху уселся в грязь и захихикал.

– Ага, стало быть, слышит…

Лица еще двоих, склонившихся над Макасой, оказались ей незнакомы, а принадлежали пурпурнокожим калдорай. Ночные эльфы… Макаса со стоном пощупала одно плечо, затем другое, но принесло это лишь новый приступ головокружительной боли. Вновь опустившись на землю, она обнаружила, что устроили ее на подстилке из листвы и мягкого лапника.

Бронированный дублет с нее сняли, рубашка оказалась в крови, но не слишком изорвана. Рукава рубашки приспустили, чтоб обработать раны, и Макаса принюхалась к жирной мази на разодранных драконом плечах. Да, от мази явственно веяло чем-то пряным, наподобие морской соли, но не столь резким. Теперь понятно, откуда этот запах взялся во сне. Покосившись влево, она разглядела на юге, над долиной, темную пелену, что объясняло и запах гари. Однако пыльная буря улеглась, а драконы кружили вдали, направляясь назад, к берегу моря.

– А ты – неплохой боец, – задумчиво пробормотал ночной эльф ростом повыше. Его длинные серебристые волосы были стянуты в хвост и перекинуты через плечо. Держа на сгибе локтя оперенный шлем, он взирал на Макасу слегка мерцающим бледно-лиловым глазом – другой, вероятно, поврежденный, прикрывала полоска зеленой кожи.