Иными словами, большой семейный совет. Однако без обычного хора приветствий. Только Саша открыто выражал свою радость от возможности вновь лицезреть Тулу и Томаса. Троица была возбуждена.

– Доктор Люнгквист… – прохрипел, не успев отдышаться, полицмейстер.

– Что с ним? – спросил Хейке.

– Это доктор Берг.

На несколько секунд воцарилось молчание.

– Кузен фру Бакман? Лечивший Магдалену на курорте?

– Именно. Опять тишина.

– Ага! – вдруг хором воскликнули Хейке и слуга. – Тогда все совпадает.

– Что? – спросила Тула. Хейке пояснил:

– Доктор Люнгквист долгое время пытался отравить Молина. Вчера вечером он переусердствовал. Прописал смертоносный яд. Мы передали его вашим людям, полицмейстер, а те обратились к аптекарю.

– Отлично! Приятно убедиться, что у них головы работают. Ну, теперь мы знаем, что к чему. Каковы будут дальнейшие действия?

– Ждать, пока проснется Молин, – ответил Хейке. – Мы обсуждали этот вопрос с замечательным слугой господина Молина. Правда, мы тогда не знали, что Люнгквист – это Берг. Может, представить дело так, что Молин лежит при смерти? И хочет в последний раз увидеть внучку? Так мы заманим сюда Бакманов. Всех сразу. Они обязательно клюнут!

Полицмейстер задумался.

– Да, неглупая идея. Но мальчику и собаке следует держаться подальше. Кристер сам в смертельной опасности.

– Почему это?

– Потому что доктор Люнгквист-Берг присутствовал, когда Молин объявил, что внесет мальчика в завещание.

– Да, это нехорошо. Но мы возьмем предателя-доктора раньше, чем он успеет натворить новых бед.

– Нет, погодите, – сказал Кристер, усевшись верхом на спинку стула с собакой на руках. – Все эти разговоры «взять – не взять», конечно, хороши, но вы забываете о главном.

Все вопросительно уставились на него.

Он потупил взор и тихо произнес:

– О Магдалене.

– Да мы постоянно думаем о ней, – вмешалась Тула.

– Кристер прав, – сказал Хейке. – Самое главное для нас: выяснить, что сталось с девочкой. Мы можем все уничтожить своей поспешностью. Они удвоят бдительность и навсегда заткнут свои глотки.

– Они и так держат язык за зубами, – возразила Тула, по обыкновению одетая в зеленое. Этот цвет подчеркивал ее глаза, все больше приобретавшие характерный «проклятый оттенок». – Хейке, а ты не можешь узнать? Я имею в виду, жива девочка или мертва.

– Очень сложно, – задумчиво произнес Хейке. – В таком случае я должен…

Он остановился, потому что на столике слуги зазвенел звонок.

Молин проснулся.

Все бросились в гардеробную, но только слуга и Хейке проследовали дальше, в спальню.

– Ваша милость звали? Молин прикрыл ладонями уши.

– Не надо так кричать на меня.

– Но я говорю обыч…

Слуга замер, уставившись на хозяина. Они увидели, как старик улыбается, еле сдерживая навернувшиеся слезы.

– Ваша милость… – ахнул Хейке. Слезы хлынули из глаз Молина. Он утирал их и бормотал:

– Если бы не эти… проклятые… слезы… я бы видел вас ясно, как днем!

– Ваша милость! – слуга всплеснул руками и сам едва не разрыдался.

– Да, мой верный друг, – сказал Молин. – Я вновь вижу и слышу. Как в лучшие годы.

– А лицо Вашей милости? Оно совсем не так перекошено.