Кейт всегда вспоминала ее с любовью. У матери были такие же, как и у Кейт, белокурые волосы и выразительные зеленые глаза. Она иногда лежала перед очагом на тюфяке вместе с Кейт и Джудом и мечтала о лучшей жизни. «Мы не будем жить так, как сейчас, — обещала мать. — Придет волшебница-фея, и мы не будем так жить».
— Расскажи нам про фей, мама, — просила Кейт, которая никогда не уставала слушать о них.
— Однажды ночью они придут к нам, посадят на свои крылья и принесут во дворец, который находится в лесу.
— А в каком лесу?
— О, вы никогда не видели такого красивого леса, — говорила мать. — Там и деревья, и птицы совсем не такие, как на нашей набережной. Это очень красивые птицы — голубые, зеленые и красные. И еще там много цветов, крошечных речушек, и там всегда солнце, много солнца.
Мечта о том, что их унесут на крыльях, умерла вместе с матерью. Несчастья Кейт начались с того момента, когда ее отец женился снова. У его новой жены, Нелли Хопкинс, было двое собственных детей, и она не считала своей обязанностью кормить тех подкидышей, которых она не рожала.
— Я бы не возражал против этих поездок, если бы эти люди должным образом ценили твои усилия, — сказал Дигби, глядя на корзину, которую Кейт держала в руках.
— Они ценят, — улыбнулась Кейт. — Хочешь булочку?
— Нет, — ответил Дигби, складывая руки на своем большом животе. — Я мечтаю о пироге и каше от миссис Андерсон.
Кейт не смогла удержаться от смеха — несмотря на неодобрение ее действий, Дигби все-таки нашел нечто такое, что ему нравилось в магазинах и на рынке, расположенных вдоль Батчерс-роу и Мэри-стрит.
Когда они приехали на Сент-Кэтринс-Док, Кейт нисколько не удивилась тому, что дневная активность не спала из-за метели или по причине праздника. Улица кишела людьми; ее обитатели не считали Рождество праздником. Там, где живут одним днем, такая вещь, как рождественские праздники, является непозволительной роскошью.
Кейт и Дигби вышли из кареты в длинном, узком, мощеном переулке, застроенном приземистыми домами и лавками. Держа корзину в одной руке и крепко сжимая другой рукой локоть Кейт, Дигби повел ее через весьма пеструю толпу.
Если Кейт что-то оценила, подрастая на набережной, то это людское разнообразие. Здесь всегда можно было увидеть что-нибудь интересное — негров с кожей цвета угля, в ярких полосатых штанах и черных пальто; индийцев с тюрбанами на голове; испанских моряков в экзотических бушлатах. Там были только что приехавшие в Лондон путешественники, которые бродили с чемоданами по улице, восхищенно озираясь вокруг. Были и владельцы лавок, и свахи, и парни, которые ловко обчищают карманы тех, кто пробирается сквозь толпу.
Под крышами лавок были подвешены мясные туши. Можно было лишь гадать, насколько они свежи. Во всяком случае, сейчас не было слышно истошного рева скота в переулках позади лавок, где мясники выполняли свою работу, — вероятно, бедным животным дали рождественскую передышку. Поскольку была зима, запах гниющего мяса и навоза не ощущался столь сильно, как летом. Самыми популярными запахами в это утро были запах дыма и рыбы.
— Эй, красотка, иди сюда! — окликнул Кейт мужчина.
— Осторожно, сэр, — пророкотал Дигби, загораживая Кейт, чтобы защитить ее.
Кейт поправила на голове капюшон, натянула его пониже. Она всегда привлекала внимание, но не всегда то, какое ей хотелось бы. Одно из ее ранних воспоминаний заключалось в том, как похотливый башмачник ласкает ей ноги под предлогом того, что измеряет размер ее ноги.
Кейт понимала, что люди считают ее красавицей — в конце концов, именно благодаря своей внешности она вырвалась из этого убогого места. |