Их тела неистово поднимались и опускались на розовом бархатном покрывале. Шелковые, атласные и парчовые подушки посыпались на пол. Колонки трехсотлетней кровати стонали, розово-лососевый полог сотрясался, его край, обшитый бахромой, яростно подпрыгивал. Их стоны и крики разорвали тишину ночи.

Николь старалась не плакать. Но несколько слезинок все же скатились по щекам.

Она посмотрела на мужа. На своего мужа. При мысли об этом сердце у нее забилось чаще. Николь лежала обнаженная поверх розового бархатного покрывала; Хейдриан подбрасывал поленья в камин. Он стоял к ней спиной, и Николь залюбовалась им.

Он великолепен.

Хейдриан почувствовал на себе ее взгляд и вспыхнул.

— Нравлюсь ли я вам? — спросил Хейдриан.

— Да, — прошептала Николь.

Он сел на кровать, запустил руку в ее густые волнистые волосы и начал их гладить. Потом снова впился губами в ее губы. Николь казалось, что именно этого поцелуя она ждала целую вечность. Хотя не сосчитать, сколько их было в эту ночь.

Николь проснулась, слишком радостная, чтобы чувствовать усталость, несмотря на то что почти не спала. Она потянулась, повернула голову, но Хейдриана не увидела.

Николь села. Она так и уснула обнаженной, и это было замечательно. Улыбка не сходила с ее губ.

Какой же дурой она была, отказываясь выйти замуж за Хейдриана. Ведь она любит его до боли.

Она поднялась с постели, нашла на полу свой халат, накинула его, подошла к окну и раздвинула занавеси. Тяжелый серый день приветствовал ее. Близилась Зима.

Интересно, где сейчас Хейдриан, как поведет себя с ней.

Она пошла в ванную и пустила воду. Потом задумчиво села на край ванны. Она понимала, что не должна обманывать себя. Они провели полную страсти ночь, но это еще не значит, что он ее любит. Она не могла забыть, что Элизабет умерла меньше месяца назад. Но время лечит. А она, Николь, его жена, здесь.

Он несомненно питает к ней страсть. Возможно, когда-нибудь и полюбит.

Николь напомнила себе, что он женился на ней из чувства долга, но сейчас это не очень волновало ее.

Напрасно она не хотела выходить замуж за Хейдриана. Напрасно вела себя так во время свадьбы. Напрасно заперлась от него вчера вечером. И все ее непомерная гордость! Она с грустью подумала, что теперь никакой гордости у нее не осталось. Не зря он старался этой ночью.

Ну и пусть.

В дверь постучали. Вошли миссис Вейг и Энни. Вид у домоправительницы был обеспокоенный. В руках она держала поднос с завтраком.

— Ваша светлость, я не решилась бы потревожить вас, но услышала, как льется вода.

И она бросила неодобрительный взгляд на Энни.

Николь улыбнулась.

— Я хочу принять ванну.

— У вас есть прислуга, чтобы приготовить ее, ваша светлость, — сообщила миссис Вейг и укоризненно посмотрела на Энни. — Пошевеливайся, девочка! Ступай и проследи, чтобы ванна была именно такой, как нравится ее светлости!

— Да, мэм! — И Энни убежала.

Николь заморгала. Ведь она теперь не леди Шелтон, а герцогиня Клейборо. А герцогиням, решила она, не полагается самим готовить себе ванну.

— Прошу прощения, — сказала она.

Но миссис Вейг не слышала ее или сделала вид, что не слышит, она вошла в комнату и поставила поднос на изящный стеклянный столик перед камином. В камине потрескивал огонь, и домоправительница подложила дров. Интересно, подумала Николь, неужели это Хейдриан — ее муж — перед уходом развел для нее огонь?

— А что, приходил ли кто-нибудь — Энни, может быть, — утром развести огонь?

— Нет, ваша светлость, — миссис Вейг была шокирована.