– Это правда, ты был добр ко мне. Похоже, ты стал для меня близким другом.

– Неужели ты причинишь боль близкому другу?

– О, нет, если возможно иначе. Но как быть, если мне не дано выбирать? Неужели тогда не будет мне прощения?

Могучеродный ничего не ответил. Он всё ещё держал руку девушки, а она и не пыталась высвободить её, а лишь сидела, потупив глаза. Через некоторое время юноша произнёс:

– Друг мой, я думал о нас с тобой. Послушай, если ты скажешь, что твоё сердце не наполняется нежностью, когда я говорю, что безумно желаю тебя, когда я целую твою руку, как целовал сейчас, когда умоляю позволить обнять тебя и поцеловать в щёку, как умолял сейчас – если ты скажешь так, то я сразу же возьму тебя за руку, отведу к шатрам рода Вола и распрощаюсь с тобой до окончания сражения. Скажешь ли ты так, положа руку на сердце?

– А если я не смогу сказать? Что тогда?

Могучеродный ничего не ответил. Девушка некоторое время сидела неподвижно, потом поднялась, встала пред ним и, глядя ему в глаза, произнесла:

– Я ничего не могу сказать тебе.

Юноша притянул её к себе и заключил в объятия, поцеловав в губы, а потом снова и снова стал осыпать поцелуями её лицо. Девушка не пыталась высвободиться, но, наконец, она вымолвила:

– И всё же ты должен сию минуту отвести меня обратно к моему роду. Когда же битва окончится, то, если мы оба останемся в живых, поговорим ещё раз.

Могучеродный взял девушку за руку и повёл к шатрам рода Вола. Сначала он ничего не говорил, ибо сомневался, что должен что-то говорить, но потом всё же сказал:

– Теперь для меня не всё равно, выживу я или погибну, однако ты так и не сказала, что любишь и желаешь меня.

– Ведь ты не будешь заставлять меня? Сейчас я вряд ли произнесу эти слова, но кто знает, что вырвется из моих уст, когда мы победителями будем стоять вместе с тобой в Серебряной долине. Много воды утечёт тогда.

Он кивнул:

– Да, это правда, и всё же я повторю – так много, так много прошло времени между тем, как я впервые увидел тебя в Доле и тем, когда ты узнала меня, но сейчас я не буду спорить с тобой – моё сердце ликует. Смотри, вот и шатры твоих родичей. Всех благ тебе!

– И тебе, нежный друг, – ответила девушка и, немного помедлив, взглянула на шатры, а потом вновь перевела взгляд на него и, положив руку ему на шею, притянула к себе его голову и поцеловала в щёку, и тотчас быстро и легко убежала.

Прошла ночь, и наступило утро. Божественноликий, по своей привычке, встал очень рано и, умывшись в Ознобном Потоке, в Купальне мужей, начал обход воинского лагеря. Все, кроме последней ночной стражи, ещё спали. Он переговорил с одним-двумя воинами, а затем поднялся в узкий конец долины, к началу тропы, ведущей в Серебряную долину. Там стояли часовые – юноша поговорил и с ними. Ему рассказали, что на тропе никто не появлялся, и он приказал подать рогом сигнал подъёма, как только на тропе покажутся бегуны, посланные вверх по проходу. Их расставили вдоль дороги на некотором расстоянии друг от друга, чтобы они передавали новости.

Оттуда Божественноликий направился к бражному залу и на подходе к нему увидел нарядно одетого воина, выходившего из дверей. Воин на мгновение остановился, чтобы оглядеться, а потом легко и быстро пошёл по направлению к юноше. И – вот чудо – это была Лучезарная, надевшая поверх котты длинную кольчугу ниже колен, на голову шлем, а на ноги башмаки из металлических пластин. Девушка подошла к Божественноликому, провела рукой по его щеке и золотым локонам (он был без шлема) и, улыбнувшись, произнесла:

– Златогривый, вы с Могучеродным просили меня носить доспехи. И вот – смотри!

Божественноликий сказал:

– Могучеродный благоразумен, как и я, впрочем, как и ты.