Было пять часов того самого дня, «что навеки останется днем скорби для всех матерей семейств нашей провинции, которые имеют право с высоко поднятой головой произносить слово «честь». В шесть младший, лейтенант заказал фаршированный перец по-арекански и утку с луком под маринадом. В семь судья Монтенегро увидел, «как полыхали па ее лице два голубых костра там, где у всех нас, обыкновенных сволочей, бывают просто глаза» (Мигдонио де ла Торре). Смущенный дерзким вторжением женщины в клуб, раздавленный ее невиданной красотой, судья только поднимал свои жидкие брови. Но вот Мака улыбнулась, и судья снял шляпу.

– Доктор Монтенегро, – сказал младший лейтенант Тарамона, – позвольте представить вас сеньорите Маке Альборнос, которая почтила наш город своим присутствием. Сеньорита Альборнос, позвольте представить вам доктора Монтенегро, судью первой инстанции, светило местной юриспруденции. Сеньорита Альборнос, доктор, намерена поселиться в нашей столице.

Впервые со дней самой ранней своей юности судья ощутил робость, почувствовал себя глупым, неуклюжим. «И на глазах людей, которые оставались равнодушными, хотя именно их обязанность блюсти священные основы христианского общества» (Заявление оскорбленных женщин), началась оргия и кончилась лишь на третий день, когда на рассвете Мака, вдруг став серьезной, спросила:

– Сегодня воскресенье?

– Воскресенье, понедельник или вторник – все, что вы захотите, сеньорита Альборнос, – засюсюкал судья.

Мака потрепала его по щеке.

– Ты отвечай, что тебя спрашивают, Пако. Воскресенье сегодня?

Судья побледнел. Присутствующие уважаемые лица смущенно отвели глаза.

– Воскресенье.

– Нет, понедельник.

– Конечно, понедельник.

– Нет, – сказала Мака. – Сегодня воскресенье.

И снова рассмеялась, «а от улыбки ее бросало в дрожь даже такого человека, как я, который спокойно чистил ногти под неприятельскими пулями» (младший лейтенант Тарамона). Мака покинула клуб, сопровождаемая толпой генералов, опять пересекла площадь и вошла в лавку Соберо. Там она купила мантилью. Накинула и отправилась в церковь. Отец Часан только что собрался причащать верующих. Мака (вот безбожница!) простерлась ниц. «Разве можно волчице давать святое причастие?» (Хосефина де лос Риос). Увидев перед собой женщину, до ужаса похожую на святую Розу Лимскую, отец Часан вздрогнул. Он подал гостию Маке, потом в смятении причастил генералов. Со сложенными руками вышла Мака из церкви. Она стала вдруг набожной, и потрясающий пир, к которому готовились нанятые доном Мигдонио музыканты, был отменен. На другой день Мака снова явилась в церковь. Пять дней глядел на нее отец Часан. На шестой он не выдержал – объявил, что месса начнется в шесть утра. Однако Мака пришла ровно в шесть вместе со своими безгрешными адмиралами. Тогда отец Часан назначил мессу на четыре утра. Когда он вошел в церковь, Мака молилась, закрыв глаза. Чаша с причастием выпала из рук священника.

Глава восьмая

О том, как Эктор Чакон залил слезами всю тюрьму Уануко

Улицы пустели при его приближении. Стоило ему присесть где-либо на скамью, соседи мгновенно исчезали. Даже дети убегали. Один только директор школы Венто пришел к нему, поздравил с благополучным возвращением. Директор постарел. Дрожащим голосом рассказывал он Агапито все, что произошло за эти сто восемьдесят лет.

– За сорок лет. У нас сейчас тысяча девятьсот шестьдесят второй, – сказал Агапито и показал старику дату на газете, привезенной из Уануко.

– Так это там, в мире. А у нас в Янакоче две тысячи сто восемьдесят второй год. Мне пришлось перенести школьные экзамены. Я жалкий трусишка, Агапито.