Почти час я здесь — и ничего. И это хреново, потому что я хоть и взяла на всякий случай тайм-аут у Ленчика, но понимаю отчетливо, что единственный выход для меня — это его кончить, и тех кто с ним. Виктора и тюменца, по крайней мере. А лучше всех для надежности. В одной Яшиной машине пятеро погибло, а тут на три человека больше. Да и не люди они — чего их считать?!
А может, мне свалить отсюда? — мелькает шальная, но внезапно кажущаяся заманчивой мысль. Сказать Мартену, что беру тайм-аут, а может, и дать согласие на начало съемок. Ему ведь деньги нужны, а не мое присутствие. Да, деньги идут на фильм, а я забираю часть тех наличных, которые у нас с Корейцем раскиданы по абонируемым сейфам в нескольких банках, перевожу куда-нибудь в Европу деньги со своего счета и сваливаю. Да в ту же Голландию или в Англию, где наших преступников, кажется, меньше всего, и живу там себе спокойно, изредка позваниваю Мартену, и через год возвращаюсь, когда все поутихнет. Яшино наследство трогать пока не надо, швейцарский счет тоже, на жизнь мне хватит. Шиковать я не собираюсь, я ведь и здесь живу скромно, не скупаю ювелирные изделия от самых престижных фирм — хотя видела бриллиантовые колье по полмиллиона, — не езжу на редкой штучной машине типа “Бентли” или “Ламборгини”, не шью одежду у великих кутюрье, у которых платье может стоит за сто тысяч. Насколько я знаю, в Америке показатель уровня жизни — не столько одежда, не столько машина, но главным образом район, в котором ты живешь, и особняк. Это и есть единственный показатель моего богатства, единственная роскошная вещь, которой я владею, а все остальное доступно любому относительно богатому человеку.
Вот так вот — взять и свалить. Ждать Юджина бессмысленно, но могу на всякий случай — хотя на то, что он появится, даю один шанс из миллиона — оставить адрес у нашего адвоката, как-нибудь в завуалированной форме, например, намекнуть на ту лондонскую гостиницу, в которой мы жили, и он поймет — я же у него конспирации училась. В Лондоне мне будет проще потеряться, город большой — а он найдет, если будет надо, и кто мне мешает, к примеру, поступить в Оксфорд или Кембридж и жить там под тем предлогом, что учусь? Единственный стремный вопрос — это продление визы и обращение в американское посольство.
А можно в Канаду поехать — все поближе, и больше похожа на Америку, если осесть в американизированном городе типа Торонто или Ванкувера. И жить там тихо и неприметно, купить домишко, ездить на каком-нибудь “Фольксвагене” неброском. И никакая виза там, мне кажется, не нужна — это Северная Америка как-никак, ближайший родственник Штатов.
Да хрен с ним, это можно решить, куда уехать, — главное, что мысль хороша. Снять на год-два все проблемы, а за это время напряжение спадет, и можно будет деньги с швейцарского счета перевести в другую страну, и получить с Мартена вложенные в кино миллионы, и даже Яшиным наследством можно будет воспользоваться.
Господи, что я все о деньгах — вот уж настоящей американкой стала, ничего не скажешь! Ну сколько мне надо для той жизни, которой я живу здесь, — десять тысяч в месяц, пятнадцать? Ну пусть даже двести тысяч в год и пусть жить мне еще лет пятьдесят — десять миллионов получается всего-навсего, как раз половина от того, что лежит в Швейцарии. Да и не в деньгах дело, а в избавлении от этой нервотрепки, угрозы разоблачения, и потери всего, и изгнания из Штатов, и смерти.
Испугались, мисс Лански? Бежите? Да ни хрена я не бегу, это и не бегство вовсе — это просто разумный шаг. К тому же, я ведь могу обеспечить себе возвращение сюда — в том случае, если меня прекратят искать и не будут пытаться сдать меня властям. Я ведь и там, в Европе, могу кого-то найти и сделать заказ на Ленчика, и…
— Потанцуем?
Не сразу соображаю, что это ко мне. |