Алиса сама не знала, из каких недр души ей удалось достать юмор. Обеим было не до смеха, но он был нужен, как глоток воздуха. Чтоб и горло, и душу отпустило, чтоб тиски разжались.

— Намекаешь, что кое-кому пора уже не набирать массу, а худеть? — Ольга улыбнулась, но слабо — призрак улыбки, а в глазах — боль и вина.

— Да нет, кое-кому просто попался хлипкий стул. Дверные проёмы пока не жалуются на невпихуемое — значит, всё нормально. — И Алиса соскользнула с шутливой линии: чувствовала, что не потянет сейчас. Не хватало силёнок, надо было немного перевести дух.

Скованность понемногу отпускала, осталась только небольшая головная боль. Выехали они не сразу: Ольга всё-таки выпила бокал вина, пришлось подождать на всякий случай, пока лёгкий хмель выветрится. Разговор не клеился, будто какой-то весело урчащий моторчик внутри замолк. Далеко на горизонте маячила мысль: это временно. Пройдёт, просто нужно потерпеть. Это как сладости, которые кажутся невкусными после ядрёно-мятной зубной пасты, но потом это ощущение уходит. Ольга замкнулась, обниматься не лезла, будто боялась, что её оттолкнут; Алисе до стона сквозь стиснутые зубы хотелось успокоить её, сказать, что она верит ей, но правильные слова не подбирались. Не придумав ничего лучше, она попросила:

— Оль, вскопай в теплице, пожалуйста. Я всё-таки хочу посадить кое-что. Кроме продуктов, за рассадой на рынок ещё заскочим, ладно?

— Ты, я вижу, готовишь себе легальную отмазку, чтоб с нами не сидеть, — усмехнулась Ольга. — Типа, отстаньте от меня, мне помидоры сажать приспичило!

— А ты хочешь, чтоб я сидела с вами? — улыбнулась Алиса, всматриваясь и с осторожной радостью улавливая в её зрачках первые проблески оттепели после полосы хмурой отчуждённости. — Вы же о своём общаться будете, а мне и сказать нечего, я как бы лишняя буду в вашей компании. Ты же сама сказала, что я могу своими делами заниматься.

— Ну, из вежливости минуток пять можно и поизображать радушную хозяйку. — Ольга встала, натягивая перчатки и берясь за лопату. — И Лисён... Ты нигде и никогда не можешь быть лишней.

Отчаянно захотелось прижаться, но Алиса не решилась, да и Ольга уже нырнула в теплицу.

— Тут даже земля потрескалась — такая сухая! — послышался оттуда её голос. — И твёрдая — капец! Алис, — Ольга высунула в дверь вопросительно-испуганное лицо. — Это что, какой-то коварный план? Ты меня вымотать хочешь, чтоб меня на посиделки уже не хватило? Протестую! Это заговор и диверсия!

Пришлось тепличную почву полить водой из шланга, чтоб размягчилась, после чего Ольга целый час провозилась с лопатой, пыхтя и обливаясь потом. В теплице было жарко. Пока она там трудилась, Алиса сидела на скамеечке рядом, прислушиваясь к звуку вонзающейся в землю лопаты, к тяжёлому дыханию Ольги. Не в землю вонзалась лопата — в застоявшееся, слежавшееся прошлое на дне Олиной души. Не комья почвы она переворачивала — перетряхивала то, что похоронила в себе и старалась не думать, не вспоминать. Но прошлое само догнало и заставило вспомнить. Не Алисе был нужен этот разговор, а Ольге.

Та остановилась в дверях теплицы, опираясь на лопату — перевести дух. Взгляд — немного рассеянный, но из него ушла вина, напряжение и призрак ужаса, призрак звука ломающихся позвонков. Она выплеснула это в землю — каплями своего пота, выдохами «уфф». И земля приняла, на то она и мать.

— Оль, отдохни, — сказала Алиса, уловив всё это в её глазах и ощутив прохладное и освежающее, как ветерок, облегчение. — Может, тебе кофе сделать?

Та качнула головой.

— Не... Нормально.