Шашлык и шампиньоны, наверно, совсем остыли, но стало не до них. А вот вина хотелось, и Алиса попросила:

— Оль, плесни... в бокальчик.

Та поднялась, выпрямившись, и направилась к беседке с грилем. Походка разительно изменилась: из мягкой и уверенной стала медлительной, шаркающей. Будто на ногах висело по пудовой гире. Она налила в бокалы красное сухое вино — себе и Алисе, вернулась и вручила.

Алиса жадно вдохнула аромат. Он согревал, разбивал неподвижность и скованность — и тела, и души. Ольга поиграла вином в своём бокале и влила в себя половину.

— Она... В смысле, Маша — тоже из тех лиц... причиняющих боль, — добавила она медленно. — Из лиц, при виде которых я слышу тот хруст. Плевать мне на самом деле, зачем она появилась тогда. Но я не слетела с катушек, когда её увидела — это главное. Я прошла одно испытание. Жизнь потыкала в меня палочкой: ну как, мол, зажила твоя рана? Оклемалась? Я только слегка поморщилась, но не доставила ей удовольствие видом своих истерических конвульсий. Маша тоже из тех... кто любит тыкать и смотреть, как жертва корчится. Помню, мы как-то сидели на природе — пикничок, винишко, романтика. Она поймала какую-то букашку и давай у неё лапки отрывать. Смешно ей было, понимаешь ли, как та на одной последней лапке пытается убежать. Вот только я — не букашка. Со мной этот номер не пройдёт, хотя жизнь иногда тоже бывает такой же жестокой сукой. Отрывает лапки и смотрит, как ты выкарабкиваться будешь из этой задницы. — Снова пауза; бокал покачивался в руке Ольги, вино плескалось о стенки. — Маша — она... не друг. Она никто мне. А Лёха с Димычем... Они — близкие. Глубже в душе. Поэтому с ними тяжелее. Вроде бы тоже должна выдержать, но... хрен его знает.

Ольга допила вино и пошла с пустым бокалом к столу под навесом, взяла пальцами кусок мяса и сунула в рот. Видно, оно достаточно остыло: не поморщилась. Прожевала, потом отправила в рот гриб — поджаренную чашечку, наполненную расплавленным сыром. Алиса бы тоже не отказалась, но тело наполняла мерзкая слабость, оно растекалось по шезлонгу, как медуза.

Нужно было что-то сказать. Алисе казалось, что от этой страшноватой тишины Ольга снова превратится в кабачок. Вино немного согрело нутро, пролившись в пустой желудок: на завтрак были яйца и поджаренный хлеб с чаем, с тех пор прошло уже несколько часов.

— Оль, надо было тогда сразу всё мне сказать. После того, как она приходила.

Не то. Не те слова, и Алиса сама сморщилась, нутро съёжилось от виноватого, печального взгляда Ольги.

— Да, надо было. Знаю, моё молчание выглядит паршиво. Как будто что-то было... Хотя на самом деле ничего не было. Она больше не появлялась. А если и появится когда-нибудь опять, получит тот же самый ответ. Просто я тогда подумала: зачем тебя тревожить из-за неё? Чтобы ты думала, расстраивалась? Ни к чему.

Слов не было. Не вымучивались они. Алиса заставила себя встать, чувствуя небывалую скованность. Хорошо, что трость была рядом — успела схватить и подпереть ею себя. Такое чувство, будто откат назад по всем фронтам: всё, что отвоёвано у болезни, куда-то пропало. Алисе стоило труда доковылять до беседки и сесть к столу.

— Оль, давай поедим. Это вино не слабо подхлёстывает аппетит. А потом, я думаю, надо будет съездить за продуктами и сварганить что-нибудь. Гостей надо кормить. Во сколько они приедут?

— Да ладно, мяса на гриле им хватит за глаза, — хмыкнула Ольга, подвигая Алисе блюдо с шашлыком. — К восьми обещали.

— Значит, надо купить побольше мяса. Всё-таки двое мужчин и... И ещё один довольно крупный мясоед, как-никак. — И Алиса немного неуклюже отправила кусок шашлыка в рот, ущипнула Ольгу за бицепс.