Затем она нарисовала зубную щетку и морковку, но зубная щетка сильно смахивала на морковку, а морковка, наоборот, очень напоминала зубную щетку, попробовала нарисовать часы, занавески и цветы в горшках, но ничего у нее не выходило, просто-таки страшно было смотреть.

— Что же теперь делать? — испугалась Аленушка и уже приготовилась пустить слезы. — Надо наверное мамочку родненькую нарисовать, может она мне посоветует. И нарисовала мамочку.

Она не торопилась и старалась изо всех сил, чтобы получилось как можно лучше, но все-таки мамочка вышла какая-то не такая, ноги у нее были слишком коротенькие, шея слишком длинная, а уши малюсенькие-премалюсенькие.

Что же мне делать, мамочка? — захныкала Аленушка. — Я сначала все стерла, а теперь оказалось, что ничего не могу нарисовать.

— Что-что? — переспросила мама, потому что уши у нее были страшно маленькие и она ни шута ими не слышала.

— Я спрашиваю, что мне делать? — теперь уже во весь голос закричала Аленушка. — Я все-все стерла, а теперь оказалось, что ничего не могу нарисовать.

— Ничего не понимаю, — рассердилась мама. — Не могла бы ты нарисовать мне уши чуточку больше?

Аленушка перерисовала уши, сделала их чуточку больше и мама сказала: «Какая ты оказывается глупая, я ведь тебя предупреждала. Теперь будешь ходить в платье с павлинами, утятами и оленями и чистить зубы щеткой, очень похожей на морковку. Время только у меня отрываешь, мне уже давно пора вернуться из города, а я еще лук не купила, да и в химчистку надо бы заскочить».

И, когда мамочка вернулась с луковицами и чистеньким белым платьем в сумке, Аленушка посмотрела на луковицы и на белое платье и говорит:

— Какое прекрасное белое платье без горошка и луковицы тоже очень симпатичные, правда, мамочка?

Коврик и крошки от вафельного торта

Некоторые люди думают, что у ковров лёгкая жизнь. Но это не так, вы им не верьте. Послушать их, так ковры только и делают, что целый день валяются на полу, а спросишь у них:

— Вы что и правда ничего не слышали о летающих коврах?

Они сразу начинают изворачиваться, говорят, что, конечно, мол слышали, кто об этом не слышал, что нет ничего лучше, чем полетать туда-сюда по воздуху, и это лишний раз доказывает какая у ковров прекрасная беззаботная жизнь.

Не прерывайте их, дайте отвести душу, а когда они выскажутся, спросите:

Почему вам всё-таки кажется, что ковры занимаются воздухоплаванием просто так, от нечего делать?

На такой вопрос вам уже никто не сможет ответить, потому что об этом никто ничего не думал. И вот тогда можно солидно откашляться и приступить к рассказу:

Давным-давно жил да был оранжевый коврик. Жизнь у него была невесёлая. Лежать ему приходилось прямо на холодном полу, на ухо наступило ногой тяжеленное пианино, а на шею ему уселись стол и стул, на который обычно садился мальчик Андрейка, когда его кормили. Это была не еда, а слезы. Всё у него с тарелки валилось, рис картошка и помидоры, иногда падала даже вилка, а когда он уписывал рогалики, то ковёр был весь усыпан крошками, потому что Андрюша во время еды вертелся во все стороны и не умел есть над столом.

Не очень-то приятно, когда у тебя крошки за воротником, они зудят и щекотят, как волосы, когда идешь от парикмахера, но к парикмахеру мы ходим не чаще, чем раз в три недели, в то время как бедному коврику приходилось терпеть эту пытку ежедневно, и хуже всего было то, что его никогда не оставляли в комнате одного и он не смел даже почесаться. И, из-за этих самых крошек его каждый раз пороли посреди двора, так как будто это он, а не Андрюшенька набезобразничал.

— Какая несправедливость, — думали пианино, стол и стул, а оранжевый коврик только тяжело вздыхал и сдерживал слезы, пока ему не пришло в голову, что такая жизнь вовсе не сахар.