Пыльная дорога еще хранит отпечатки Ее ног. Я узнаю их из тысячи и никогда не собьюсь, ведь я ищу Ее и не нахожу...

Слабый красноватый отблеск костра в конце круглого туннеля был похож на закатное солнце, еле проглядывающее сквозь облака. Она уже видела это... Не так много времени прошло. Вот только теперь ее Володя совсем не тот импульсивный романтик, каким она его знала, способный последовать за ней в деревенскую глушь, только бы увидеться хоть ненадолго. Какой радостью было встретить его, неожиданно, вдруг! Она всегда чувствовала присутствие Володи рядом с собой, а ему необходимо было видеть и ощущать реально, время без нее было для него потеряно. Потеряно для обоих. Ведь для них двоих ничего не изменилось... Только муж стал серьезнее на вид, в двадцать пять лет появилась седина в волосах, да и выглядел он теперь как солдат-контрактник. Три года назад, когда они оказались вместе в метро, Юля долго не могла поверить в то, что Володя рядом с ней. Это казалось чудом, не осознавалось сразу, только спустя некоторое время. И скоро люди заговорили о походах на поверхность... Только не он! И ей все равно, как он будет отказываться, и что будет объяснять. Никакая сила не заставит ее разжать руки! Туннели казались безопаснее. Когда станции начали обмен товарами, Владимир сразу присоединился к караванщикам. Юлии оставалось только ждать... Что же чувствовал он сам, уходя в туннель, через что переступал внутри себя? О чем думал? Юлия опять вспомнила, как они с Володей сидели рядом на теплом песке и, укрывшись от ветра одним полотенцем, смотрели на постепенно уходящее в морскую глубину солнце тревожно-красного цвета.

Пульсация. Они все кричат и не разобрать — от боли или ужаса. Я не слышу криков, звук давно умер, подернувшись пеленой непререкаемой тишины, лишь вижу перекошенные лица, разверзнутые в истошных воплях рты. И молчаливой тишине не скрыть смертельное отчаяние тех, кто недавно шел со мной — простых караванщиков и хорошо вооруженных сталкеров, охранявших казавшийся когда-то ценным груз и тех, кто должен быть продать его подороже. Я не помню имен — ничьих, ни одного, даже собственного. Это причиняет мне боль, я должен вспомнить, освободиться из клетки беспамятства, разорвать путы, пленившие сознание.

Пульсация. Под ногами мелкий прибрежный песок, а в лицо дует приятный, несущий долгожданную прохладу ветерок. Закатное солнце погружается в пучину беспечного южного моря, исчезая в его бездонной глубине.

Где-то среди волн Она. Ей нравится ночное купание — под небом, усеянном миллионом сказочных звезд, в ласковой воде, что щедро делится накопленным за день теплом. Она любит уединение опустевшего берега, что до самого утра принадлежит только нам двоим...

Глазами ищу Ее силуэт, силясь среди морской глади увидеть одинокую русалку, нежащуюся на волнах. Ищу и не нахожу...

Бажовская... Недостроенная и темная, мрачное и запущенное место, где собираются те, кому уж совсем некуда пойти. Станция-тупик с двумя входами, и попавшие туда редко возвращаются к цивилизации, застревая надолго под этим закопченным сводом. И даже на поверхность там нет выхода...

Люди напоминали собственные тени на стене, такие же серые и бесцветные. Неужели за три года можно так измениться, превратиться в первобытную общину, где еда достается по праву силы, а слабый, чтобы выжить, продает самого себя? Отдает свою жизнь, лишь бы только физически существовать... Есть ли смысл? Здесь небезопасно, но так нужен отдых... Осталось просто добраться до Чкаловской. Если бы это было просто... Но обитатели Бажовской не обращали на Юлию внимания: ничего не продает, у них еды не просит... Она не знала, сможет ли в случае опасности защитить себя, но люди, казалось, находились в каком-то оцепенении. Им ничего не было интересно, если от путника нет никакой пользы.

Надо только быстро пройти мимо и ни на кого не смотреть.

Пульсация.