|
Мысли были невнятными и обрывочными: ни о чем другом, кроме Владимира, она за последние три дня думать не могла. Но могла вообразить, как было раньше... Юлия напевала его песню (конечно, беззаветно любимый ими обоими «Наутилус»), нехитрая мелодия не требовала хорошего слуха. Весь смысл был в словах: «Моя звезда всегда со мной, моя звезда горит внутри, и говорит мне — подожди, постой чуть-чуть, еще немного, нам предстоит неблизкая дорога...» Владимир прислушивался, Юлия это чувствовала, стоило только повернуть голову, и можно увидеть, как муж едва успевает сделать серьезное лицо, а в глазах еще остается выражение нежности, он слушает, любит ее слушать. А ей нравится петь, но не нравится, как она поет. Кажется, что получается не слишком хорошо... «Моя звезда звучит в ночи, ее огонь во мне пылает, но свет ее не озаряет, лучи звезды меня не греют...» Сейчас эта песня звучала в голове, как предчувствие беды.
* * *
Чужая история, рассказанная родным Светиным голосом, прерывается. В трубке, которая так и болтается на проводе, что-то громко клацает, визгливая телефонистка немедленно заполняет эфир убийственным фальцетом: — Але, абонент! Слышите меня? Але? Иван торопливо хватает трубку, с силой прижимает к уху: — Слышу! — Разговор продлевать будете? — Конечно-конечно! — Извлеченные на свет две копейки тут же исчезают в монетоприемнике. — Хорошо, соединяю. Ожидайте. Ожидание тянется бесконечно. Всегда быстрая стрелка секундная замедляет свой ход, равняясь на часовую — толстую и неуклюжую. — Света, Светик... Мальгин шепчет в микрофон, кричит, молит. Светик... Что-то происходит, вселенная оживает в бездушных проводах. Щелчок, надсадный хрип-треск помех, наконец — голос. Его, Ивана Мальгина, голос.
* * *
Пульсация. Вспышка, мгновенное озарение, страшное напряжение — отчаянное, до страшной боли — и пустота. Я не помню ее — эту ускользающую пустоту, двигаюсь от вспышки к вспышке, исчезая в их промежутке и возникая из ниоткуда в точке наивысшего напряжения. Пульсация. Словно отчаянный ныряльщик, раз за разом бросаюсь в гибельную пучину, где нет ничего, кроме тьмы, и выныриваю обратно лишь на короткий миг, чтобы через секунду устремиться в самый низ... Иногда кажется, что меня больше нет, реальны лишь вспышки, следующие одна за другой. Воспоминания из прошлого, кажущегося таким давним и уже почти выдуманным. Я ищу Ее среди толпы, среди извивающихся в странном танце тел. Механический ритм, порожденный электричеством, гипнотизирует людей и подчиняет себе, сводит с ума. Но он не властен надо мной — его жестокая магия бессильна, ведь я ищу Ее. Мерцание светомузыки, вгоняющее других в транс, лишь раздражает мои усталые глаза, высматривающие среди множества — единственную. Внезапно цвета уходят — умирают в бешеных лучах набирающего адские обороты стробоскопа. И тогда приходит страх. Пульсация. Свет выхватывает из темноты застывшие фигуры, тут же сменяется черной, непроницаемой тьмой и вдруг взрывается вспышкой злого, ядовитого сияния. Люди, лишенные лиц, всё так же недвижимы, но их тела принимают новые и новые позы, живя от вспышки к вспышке. На тот короткий миг, когда злой, колючий свет выхватывает танцующих — они замирают, подобно статуям, навсегда плененным несокрушимым камнем. Но стоит окружающему пространству погрузиться во тьму — еще более короткую и зыбкую, чем свет, — всё приходит в движение. Укрывшись покровом черноты, тела, словно бы отделенные от сознания их владельцев, совершают невозможные для человека молниеносные па, чтобы при следующей вспышке снова оказаться древними монолитами. |
