Лесь и Гайка отвели Ашотика домой и пошли к Большой гавани, на Адмиральскую набережную. Лесь, кажется, знал, что ему делать. Гайка не спрашивала, просто шла рядом. Была в ней непонятная тревога.

С высокой набережной виден был выход из бухты, перегороженной бонами, и другой берег, называвшийся Батарейная слобода. И мыс, где стоял полукруглый старинный форт.

Сейчас форт был наполовину закрыт серым корпусом крейсера-авиаматки «Ла?донь». Название авиаматки полагалось говорить с ударением на «а». Но все ее называли «Ладо?нь» или «Ладо?шка». На широкой стальной палубе – будто и правда на ладони, как уснувшие мухи, – сидели боевые вертолеты. По бортам торчали расчехленные ракетные установки, похожие на кусочки пчелиных сот.

Город был спокоен и тих. По набережной и бульвару гуляли взрослые и ребята. Здешние и туристы. От музыкального фонтана доносилась переливчатая мелодия. На стальную великанскую «Ладошку» смотрели спокойно. Но в этом спокойствии была усталость. Так люди, живущие рядом со складом боеприпасов, устают от страха и уже не думают о постоянной опасности…

«Ладонь» хотела уйти. В другой порт, на базу другого флота, который теперь считался заграничным. И подняла нездешний флаг. Так решил командир авиаматки, и его поддержал экипаж.

Штаб запретил уход. Пригрозил «принять все меры» и привел в готовность береговые батареи. «Ладонь» расчехлила установки. После чего в штабе начались долгие и бесполезные переговоры. Авиаматка с раскаленной от солнца палубой уже неделю стояла у выхода из бухты – громадная, стальная, неумолимая. На корабле и на берегу боевые вахты дежурили у пусковых пультов. На площадях и в скверах порой собирались митинги – кто за «Ладонь», кто за штаб. Тех и других иногда пытались разогнать парни в пятнистых робах и лиловых беретах. Один раз с лиловыми беретами крепко сцепились черные – морской десант. Правда, без стрельбы, врукопашную. Досталось и тем и другим.

Дядя Сима сказал по этому поводу:

– Р-романтика гражданской войны… Мало что на Горном берегу все передрались, так и нашим не сидится. Адмиралы грызутся за власть, а у лейтенантов и мичманов зуд под копчиком. И матросики туда же…

Лесь крепко сжал излучатель.

– Гайка, если сейчас лучом по «Ладошке»! Может, пропадет у них агрессивность? А то ведь шарахнут из установок, тогда половина Батарейной слободы в дым…

– Давай, Лесь, – неуверенно согласилась Гайка.

Лесь уперся локтями в гранитный парапет… Вот тут-то и подошел Вязников.

– Чем это вы занимаетесь? – Видно было, что он прячет под ленивой усмешкой настоящее любопытство.

– Играем, – сказала Гайка миролюбиво. И посмотрела на Леся: «Не задирайся, ладно?» А он и не собирался. Хотя и досадно было, что Вязников помешал.

Вязников тронул пальцем банку. Спросил совсем серьезно:

– Это что? Космический бластер?

– Да, – сказал Лесь. Он ведь ничем не рисковал. Все равно Вязников не догадается. – Особый излучатель. Сейчас шарахну по «Ладошке» секретной энергией, и там сразу раздумают ракетами грозить.

– Не надо, Лесь, – вздохнул Вязников. Будто поверил. – У меня там старший брат. Мичман.

– Но это же безвредно для людей! – быстро разъяснила Гайка. – У них только злость исчезнет.

– И тогда их с батарей раздолбают, как плавучую мишень, – тихо сказал Вязников. – Или ночью десант возьмет их тепленькими.