— Мама, ты слышишь? Спутника обокрали!»

Сооружает нечто из двух табуреток.

— Что это ты делаешь, Гриша?

— Для твоих сапог гараж строю.

Прочтя эту страницу моей книги, А.Мясникова (Куйбышев) спросила своего племянника Алика:

— Как называется дом, где живут лошади?

Он немедленно ответил:

— Гараж.

— Ну, что ты! Совсем не гараж.

— Ангар.

— Нет, нет, не ангар.

Он замолчал и задумался. Когда же ему сообщили, что жилье лошадей конюшня, он недоверчиво замотал головой.

— Такого слова нету! Выдумываешь!

Этот же Алик, по словам А.Мясниковой, воскликнул, увидя купающегося в Волге коня:

— Папа, лошадь по самый кузов в воду залезла!

Бабушка стоит у окна, показывает двухлетнему внуку автомобиль и сюсюкает:

— Бибика! Сереженька, это бибика!

Внук с пренебрежением глядит на нее:

— Это не бибика, а «победа».

Неинтересным и убийственно скучным представляется пятилетнему Антону Иванову все, что не связано с техникой. О чем бы вы ни говорили ему, он слушает насупившись, с большой неохотой, а чаще всего и вовсе не слушает. Но чуть только дело касается радиолокаторов, динамо-машин, или блюмингов, или самой обыкновенной электрической лампочки, его круглые щеки краснеют, в глазах появляется выражение блаженства, он вскакивает с места и, бегая в восторге по комнате, засыпает говорящего сотней вопросов и не отстанет, пока не получит ответов на свои «как?», «почему?», «для чего?».

Его речь перенасыщена множеством технических терминов. Он сказал, например (цитирую со стенографической точностью):

— Я так устал, как лампочка на сто двадцать вольт, которую включили в сеть на двести двадцать вольт без трансформатора.

И это показалось мне тем более чудесным, что растет он в семье, чрезвычайно далекой от техники: его дед — писатель (Всеволод Иванов), бабка — переводчица повестей и романов, мать — лингвистка, отец — художник (Д.Дубинский), один дядя — филолог, другой — пейзажист.

В троллейбусе.

— Тетя, подвиньтесь!

Молчание.

— Тетя, подвиньтесь, пожалуйста.

Молчание.

— Мама, эта тетя неозвученная?

У бабушки в углу перед иконой никогда не гаснет лампадка.

Леня с удивлением:

— А почему у тебя все время горит стоп-сигнал?

— Вот почитай стихи на кубиках.

— Меня это теперь не интересует.

— А что же тебя интересует?

— Космос.

— Эта церковь закрыта.

— На переучет?

— Бабушка, что с тобой?

— Ох, милый, болею.

— За кого? За «Спартак»? За «Динамо»?

Выше говорилось о ребенке, назвавшем полумесяц «сломатой луной».

Сейчас мне сообщают про мальчика (трех с половиною лет), который во время войны закричал о том же полумесяце:

— Мама, мама, луну разбомбили!

Мальчик лет пяти иллюстрировал Пушкина «У лукоморья дуб зеленый» и сбоку нарисовал патефон.

— При чем же здесь патефон?

— Ведь у Пушкина сказано: «Идет направо песнь заводит». Раз «заводит», значит патефон.

— Звезды на небе не настоящие, не красные, не такие, как в праздник.

— Звезды — это салютинки, которые за небо зацепились.

— Когда у нас день, в Америке ночь.

— Так им и надо, буржуям!

Характерно, что слово «белый» советскими малышами часто воспринимается не в прямом, а в переносном смысле.