То есть оно и до того было, но подлинного тепла явно не хватало. Солнце словно скупилось и наконец расщедрилось. Стало жарко, по вечерам душно, застрекотали кузнечики в траве, залетали оводы. Кот носился как сумасшедший за мухами, жевал траву и катался по земле, кувыркаясь через голову. Все его привлекало в этой новой жизни. Ангелина смотрела на его прыжки, как он охотится, как ловит какую-нибудь мошку или мышку, как ловко взлетает на деревья, и ей становилось смешно. Соня радовалась, что бесхитростные игры живого существа потихоньку возрождают подругу к жизни.
Однажды, когда стало невыносимо жарко, решено было идти купаться. Накануне Филиппыч с дворовым человеком и лакеем целый день чистили пруд. И вот когда поверхность воды снова заблестела и заиграла, дамы радостно пошли в глубь парка, чтобы порезвиться вволю в воде. Матрена тоже пошла к пруду и приказала мужу сопровождать их, мало ли что понадобится! Впереди шла Софья в белом легком платье, за ней Ангелина Петровна, тоже в светлом и огромной шляпе, под которой она пряталась от солнца, следом пыхтела Матрена, и замыкал шествие Филипп Филиппович с корзиной и пледом. Нелидов, как его ни уговаривали, купаться не пожелал. Соня не могла понять, почему даже упоминание о купании тотчас же привело его в мрачное расположение духа.
Матрена помогала барышне приготовиться к купанию. Ангелина отчего-то передумала и расположилась неподалеку на пледе. Софья с охами и ахами вошла в воду и, содрогаясь, окунулась.
– Чудесно! Ангелина, чудесно! Вода совсем не холодная!
– Вот и славно! Но я, пожалуй, нынче воздержусь. Может, завтра.
Пока девушка резвилась в воде, Матрена стояла на берегу с огромной простыней, чтобы тотчас же обтереть барышню. Филиппыч хромал по берегу, стараясь не подходить близко, чтобы не смущать барышню. Правда, девушка выросла на его глазах. Когда-то он даже помогал покойной барыне купать ребенка, стоял с ведром горячей воды подле ванны.
Ангелина Петровна встала с пледа и тоже принялась ходить около пруда, собирая цветы в траве. Наступила полуденная жара, Ангелину разморило, а с этим пришла снова тоска и слабость. Она подняла голову к небу и смотрела на облака, в ее глазах все еще светилась печаль.
– К Богу, к Богу, барыня, взовите! Он один утолит наши печали! – раздалось рядом. Филипп Филиппыч, хоть имел деревянную ступню, а подошел, как ей показалось, бесшумно.
– Ох, Филиппушка! Ничего-то мне не помогает! Знаешь, наверное, ведь я чуть смертный грех не совершила! А все от чего? Любовь ушла, осталась я без любви, как без воздуха! – И Ангелина села прямо на траву, не думая, что останутся зеленые пятна на светлом. Раньше бы она никогда не позволила себе подобного.
– Коли дозволите сказать, что мне на ум приходит, так я полагаю, что любовь деваться никуда не может. Бог и есть любовь. Значит, она везде, только мы ее по-разному видим. Когда молод, так ясное дело, любовь только и чудится, что к телу прижать да крепко поцеловать. А когда годы-то проходят, то понимаешь, что любовь – она помаленьку везде. Ты к ней только присмотрись, и найдешь, и собирай, собирай, как ягодки в корзинку. К цветочкам, к птичкам, к небушку. Вот так потихоньку и копи в себе радость и любовь. Но вперед всего себя любить надобно! Ведь Господь Бог нас сотворил по образу своему и подобию, вот и возлюби Господа в себе! Нельзя себя не любить, грешно! Давай себе радость помаленьку, каждый день. Оно и понятно, что каженный день небось ничего не случается. Оттого и важно увидеть радость с самой малости и радость эту принести себе и пролить бальзам на душу! Вот и будет правильно, по-божески. Вот и будет тебе снова любви целое море-океан. Возлюби жизнь и себя возлюби в жизни ентой!
Ангелина с изумлением слушала Филиппа Филипповича, как если бы перед нею ученую речь произнесла вдруг дворовая собака. А Филиппыч покачал седой головой, повернулся, хотел было уже пойти прочь, как натолкнулся на свою жену. |