– Самое парадоксальное, что я не могу толком ответить вам на этот очевидный вопрос. Я знаю только одно, что я пишу нечто, что потом превращается в реальное событие. Или похожее на то. То есть я конструирую некие обстоятельства, а потом они впрямую или аллегорическим образом воплощаются в судьбе той женщины, которая в данный момент занимает мое сердце.

– Мистическое провидение? – Сердюков с трудом удержался, чтобы в его голосе не звучало очевидной иронии.

– Да! Да! – Нелидов воздел руки к потолку, полы халата, в который он кутался, хлынули вниз. – Да, вы удивлены? Да, умею притягивать смерть, я умею делать ее романически красивой! Да, я сама смерть!

– Сударь, сударь, простите мне мое упорное нежелание смотреть на ситуацию вашими глазами. Все-таки я полицейский. Вы все же объясните мне, как вы эту самую смерть осуществляли? Как топили, убивали, из окошка выкидывали?

Нелидов метнул на собеседника презрительный взор. Этот приземленный человек, этот полицейский не понимает, что имеет дело совершенно с иной субстанцией, которая неподвластна скудному рациональному рассудку! Он, Нелидов, – проводник невидимых сил, которые через него правят миром и осуществляют свою волю!

– Вы помните что-нибудь, какие-нибудь подробности? – продолжал выпытывать настырный полицейский.

– Нет, я ничего не помню, – в голосе Нелидова мелькнула растерянность. – Видимо, у меня лунатизм. Я сомнамбула, я ничего не помню, как я убивал!

– И такое бывает, – Сердюков согласно кивнул. – Ну уж коли мы затронули медицинские темы, вам никто не говорил, что вы больны расстройством сознания?

– Я сам себе это говорю сто раз на дню! – резко ответил Нелидов. – Послушайте, к чему эти расспросы? Все равно, кроме меня, их никто убить не мог. Везите меня хоть в тюрьму, хоть в больницу для умалишенных. Мне все равно, у меня в душе такой кошмар, что не пожелаешь и врагу! Я сам себе самый страшный судья!

– Это чья перчатка? – Перед лицом Нелидова вдруг резко появилась находка с берега пруда. Тот отпрянул от неожиданности.

– Понятия не имею, должно быть… нет, не знаю. А где вы ее нашли? Зачем она вам?

– Мы с Филиппом, перед тем как приехать в дом, завернули к пруду и обошли место преступления. Там я обнаружил, что полынья была выдолблена заблаговременно, потом лед затянулся, а сверху налетел снег. Ничего не видно, все снова ровненько. А расколотый лед перенесен на берег и сокрыт под снегом, чтобы не бросалось в глаза. Человек, который все это сделал, потерял там свою перчатку. Она примерзла, и он ее не нашел подо льдом и снегом. Как вы думаете, мистическая сила способна носить перчатки и ворочать ломом тяжелый лед? Впрочем, ей, мистической силе, все подвластно! – Сердюков едва заметно усмехнулся.

– Вот как! – остолбенел Нелидов. – Я ничего не понимаю! Не понимаю!

Он схватился за голову и заметался по кабинету. Потом остановился и посмотрел на полицей-ского более осмысленным взором, нежели прежде.

– Послушайте, вы кажетесь мне порядочным и разумным человеком. Помогите мне. Помогите мне ради Христа, иначе я действительно сойду с ума!

– Значит, теперь вы уже не утверждаете, что убили трех своих жен и покушались на четвертую жизнь? – уточнил Сердюков.

– Я теперь ничего не утверждаю, я скоро не буду уверен в том, что я – это я. Не Феликс Романович Нелидов, литератор, русский потомственный дворянин, а подлинная Синяя Борода!

– Ну, ну, батенька! Успокойтесь! – Сердюкову даже захотелось потрепать собеседника по плечу, чтобы ободрить. История Синей Бороды занимала его все больше и больше.