Зебадия платил ему той же монетой. При виде врага шерсть его вставала дыбом. Он изгибал спину, прижимал уши и шипел, норовя непременно задеть ненавистника лапой с загнутыми когтями, а при случае и прикусить своими острыми, как иглы, зубами. Скоро Горшечников обзавелся глубокими царапинами на руках и даже ногах, так как кот иногда бросался на него прямо с пола и повисал на коленях, точно на дереве, впившись в кожу и продрав насквозь штаны. Горшечников кричал на кота, гнал его, Софья же оставалась безучастной в этой борьбе, изначально принимая сторону любимца.
Нет, так дело не пойдет, думал про себя Горшечников. Или я, или кот. Но помилуйте, это даже смешно! Мне, образованному человеку, тягаться с какой-то дикой избалованной животиной, безмозглой и бессловесной тварью! Неужто из-за него, паршивца, я лишусь жены? Не бывать этому, не бывать!
Вот так, вместо того чтобы бороться с подлинным соперником, Горшечников предпочел сражаться с его памятью в образе Зебадии. Ведь надо же было с кем-то побороться в подобной ситуации, чтобы совсем не выглядеть слабаком хоть в собственных глазах! Мерзкое животное – самый достойный объект для того, чтобы выместить все обиды и унижения, которые он пережил по воле его хозяйки. Она заставила Горшечникова отчаянно страдать, так пусть же теперь ей будет обидно! Правда, она и так сама не своя, все слезы точит и глядит уныло. Ничего, страданиями душа очищается! Глядишь, не будет, как прежде, его язвить, колоть словом или взглядом, ослабеет, обмякнет, устанет от борьбы и переживаний и упадет в его руки. И уж тогда она навсегда, навсегда останется в его власти!
Такие планы лелеял Мелентий, но виду не подавал, сносил все выходки Зебадии. Между тем уже несколько раз он подходил к лавкам на базаре и выглядывал мальчишек, которые там бывали в услужении. Высматривал какого-нибудь победнее да погрязнее, да чтоб не местный, а из деревни на заработки. Наконец усмотрел одного, быстрого, со злым, голодным, но сметливым взглядом. То, что нужно!
– Поди-ка сюда, малец! – Горшечников поманил пальцем мальчика лет двенадцати-тринадцати.
Тот боязливо подошел, шмыгая носом и утираясь локтем: в драном тулупчике с торчащим мехом, шапка на одно ухо.
– Звали, барин?
– Денежку заработать хочешь?
– А кто ж не хочет? Смешной барин! – Пацаненок ощерился. Вместо переднего зуба у него красовалась дыра, видать выбили в драке.
– Иди со мной, да рот на замке держи, – и Горшечников зашагал к дому Софьи.
Там у забора он указал украдкой пальцем на своего врага, который, ничего не подозревая, мирно жмурился на крылечке.
– Мешок только покрепче найди, ну а дальше… сам знаешь, – и он сунул в грязную руку рубль.
– Это нам запросто! – хмыкнул парень. – не беспокойтесь, исчезнет, как и не было!
– Да только молчи, молчи! – зашипел Горшечников. – вот тебе еще полтина!
Через день Мелентий как ни в чем не бывало пришел к Софье и увидел то, чего тайно ожидал. По всему дому стояли крик и плач. Матрена и Филипп сбились с ног в поисках барского любимца. А тот исчез, как сквозь землю провалился. Софья почернела вся от горя потери и даже не могла говорить с Горшечниковым. Слезы бежали ручьем по ее лицу, она их и не вытирала. Мелентий озабоченно потыкался по углам, делая вид, что тоже ищет, покричал «кис-кис», да и откланялся, выразив всяческое сочувствие.
Домой он пришел в приподнятом настроении; правда, он остался без обеда – у Софьи его на сей раз не потчевали. Ну да ничего. Он прошелся по комнате, потер руки, и в этот миг постучали в дверь. Горшечников поспешно отворил. Посыльный принес известие от Сердюкова. Надобно срочно прибыть в Грушевку для дальнейшего выяснения обстоятельств по делу Синей бороды и выяснения личности загадочного Прудкина. |