— Я тоже, мистер Мюидор, — кивнул Рэтбоун. — Хотя уверен, что это была бы куда более действенная защита и куда менее опасная. Звать на помощь гораздо естественнее для женщины, чем пускать в ход кухонный нож.

Поднялся О'Хара:

— Тем не менее, мистер Мюидор, господа присяжные, факт остается фактом: она взяла с собой кухонный нож и была им зарезана. Мы не знаем, возможно, ссора между ними велась в ту ночь яростным шепотом. Но мы знаем, что Октавия Хэслетт была зарезана и что окровавленный нож и одежда, залитая ее кровью, были найдены в комнате Персиваля. Какие же еще свидетельства нам нужны?

Публика одобрительно зашумела. Присяжные покивали. Рядом с Эстер тихо застонала леди Беатрис.

Вызванный в качестве свидетеля Септимус поведал о том, как он встретился с Октавией в день ее смерти и как она рассказала ему, что узнала нечто ужасное, но желает убедиться во всем до конца. Под давлением О'Хары он вынужден был признать, что их разговора никто не слышал и что сам он о нем никому потом не рассказывал. Из этого О'Хара с победном видом заключил, что нет никаких причин считать показание Септимуса относящимся к делу. Септимус растерялся. Под конец он лишь заметил, что независимо от того, молчал он или нет, сама Октавия вполне могла довериться кому-то еще.

Но было слишком поздно. Мнение у присяжных уже сложилось, и напрасно Рэтбоун пытался переубедить их в своей заключительной речи. Совещание было на редкость коротким. Присяжные вернулись бледные и смотрели куда угодно, только не на Персиваля. Подсудимого признали виновным. Смягчающих обстоятельств присяжные не нашли.

Судья надел свою черную шапочку и произнес приговор. Персиваля надлежало посадить обратно в камеру, а три недели спустя вывести в тюремный двор и там предать смерти через повешение. Упокой, Господи, его душу!

Глава 10

— Извините, — мягко сказал Рэтбоун, устремив на Эстер пристальный взгляд. — Я сделал все, что мог, но страсти слишком накалились, и не было никого другого на роль обвиняемого.

— Может, Келлард? — без всякой надежды предположила она. — Пусть даже Октавия действительно защищалась, но ведь необязательно от Персиваля. Будь это Майлз, история имела бы хоть какой-то смысл. Октавия понимала, что кричать бесполезно — если бы даже на крик кто-нибудь явился, Майлз объяснил бы, что сам прибежал чуть раньше. Персиваль бы так легко не отвертелся. Да и потом, Октавия могла просто пригрозить Персивалю увольнением. А с Майлзом она ничего не могла поделать. Да еще, наверное, щадя чувства сестры, не стала бы рассказывать о его поведении Араминте.

— Я знаю.

Рэтбоун стоял рядом с ней у камина.

Дело происходило в его адвокатской конторе. После такого сокрушительного поражения Эстер чувствовала себя подавленной и очень ранимой. Может быть, она все-таки ошиблась и Персиваль действительно виновен? В это верили все, за исключением Монка. Однако многое в этом деле казалось бессмысленным.

— Эстер!

— Прошу прощения, — извинилась она. — Я просто задумалась.

— Я не мог выдвинуть обвинение против Майлза.

— Почему?

Он ответил слабой улыбкой.

— А каких свидетелей, моя дорогая, я бы вызвал, чтобы подтвердить его поползновения относительно собственной невестки? Кто бы из семейства согласился это удостоверить? Араминта? Она прекрасно понимает, что в этом случае станет посмешищем для всего Лондона. Одно дело, когда об измене мужа ходят досужие толки, и совсем другое, когда об этом вслух заявляет его жена. Насколько я знаю Араминту, она бы ни за что на это не пошла.