В голосе его звучала горечь.

— Октавия многого бы лишилась, покинь она Куин-Энн-стрит. А там бы пошли дети, которых все хотят завести, но не всегда могут обеспечить. Октавия была готова даже к бедности, но Гарри этого допустить не мог.

Септимус еще раз подвинулся, пытаясь найти положение поудобнее.

— Бэзил предложил ему сделать военную карьеру, он готов был купить ему офицерский патент — и купил в конце концов. Гарри был прирожденный солдат. Он умел командовать, и солдаты его любили. Ему очень не хотелось расставаться с Октавией, но, я думаю, Бэзил настоял на своем. Поначалу он вообще был против этого брака, потому что терпеть не мог Джеймса Хэслетта.

— То есть Гарри принял офицерский патент в надежде поправить денежные дела и завести с Октавией собственный дом?

Эстер весьма живо все это себе представила.

Она знала так много молодых офицеров, что они, точно слившись воедино, образовали перед ее глазами образ Гарри Хэслетта. Помыслы и побуждения молодого человека были ей теперь вполне понятны. Мало того, она гораздо лучше понимала Октавию, чем, скажем, все ту же царящую в гостиной Араминту, или затворившуюся в собственной спальне леди Беатрис, или Ромолу с ее бесконечными придирками к очередной гувернантке.

— Бедняга, — произнес Септимус как бы про себя. — Блестящий был офицер, получал повышение за повышением. А потом был убит под Балаклавой. Октавия так и не оправилась от этого удара, несчастная девочка! Для нее свет померк и мир рухнул, когда она получила известие о его смерти. Даже надежды никакой не осталось…

Он замолчал, охваченный воспоминаниями о том страшном времени и о потянувшейся с тех пор бессмысленной веренице дней. Септимус казался сейчас очень старым и беспомощным.

Эстер ничего бы не сумела сказать ему в утешение, да она и не пыталась. Никакие слова не смогли унять эту боль. Поэтому Эстер просто взялась за дело: сходила за чистым бельем и, пока Септимус молча горбился в кресле, сменила простыни и наволочки. Затем принесла кувшин горячей воды, наполнила тазик и помогла Септимусу умыться. Она также забрала из прачечной его чистую ночную рубашку, а когда Септимус снова лег в постель, отправилась на кухню, чтобы принести какую-нибудь легкую еду. Потом он уснул и спал около трех часов.

Проснувшись, Септимус почувствовал себя гораздо лучше и был так ей благодарен, что Эстер даже смутилась. В конце концов, сэр Бэзил платил ей именно как сиделке, хотя впервые за все пребывание в этом доме она исполняла свои прямые обязанности.

На следующий день Септимус уже настолько пришел в себя, что, навестив его утром, Эстер обратилась к леди Беатрис с просьбой отлучиться на весь день с тем, чтобы, вернувшись к вечеру, дать Септимусу лекарства и уложить в постель.

Сопротивляясь ветру и мокрому снегу, она вышла по обледенелым тротуарам на Харли-стрит и, остановив кеб, велела везти ее к военному министерству. Она расплатилась с возницей и вышла из экипажа с видом человека, знающего, куда и зачем он идет, и абсолютно уверенного в том, что отказать ему не посмеют. Эстер намеревалась разузнать побольше о капитане Гарри Хэслетте. Она еще сама не понимала, зачем ей это нужно, просто он был единственным членом семейства, о котором она до вчерашнего дня практически ничего не знала. Септимус весьма живо обрисовал его облик, а самое главное — дал понять, насколько важное место занимал этот человек в жизни Октавии, если она горевала по нему два года — до самой смерти. Эстер хотела знать о военной карьере капитана Хэслетта.

Теперь она уже не могла относиться к Октавии просто как к жертве преступления, как к незнакомке. После разговора с Септимусом чувства Октавии стали для Эстер так же понятны, как свои собственные.

Она поднялась по ступеням военного министерства. В дверях ее встретил офицер, к которому Эстер обратилась, пустив в ход всю свою вежливость и все обаяние, а вдобавок к этому — естественное для женщины восхищение любым человеком в военном мундире.