Эстер оцепенела от бешенства и беспомощности. Хирург обращался к ней свысока, не скрывая презрения. Конечно, можно высказать этому человеку в глаза все, что она думает и о нем, и о его самомнении, но тогда они стали бы навсегда злейшими врагами. И возможно, он назло ей откажется оперировать Джона Эйрдри.

Усилием воли Эстер подавила раздражение, и достойный ответ так и остался при ней.

— Когда вы собираетесь оперировать мальчика? — спросила она вместо этого, глядя хирургу в глаза.

Он слегка покраснел. Что-то в глазах сестры приводило его в замешательство.

— Я еще утром решил, что прооперирую его сегодня, мисс Лэттерли. Так что ваши советы несколько запоздали, — солгал он, но Эстер даже виду не подала, что раскусила его.

— Уверена, вы, как всегда, приняли верное решение, — подыграла она ему.

— Ну так чего же вы ждете? — осведомился Померой, вынимая руки из карманов. — Положите ребенка на место и займитесь наконец делом! Вы что, не знаете, как менять повязку? Вашего умения наверняка хватит для такой задачи. — Голос его вновь зазвучал язвительно — хирург брал реванш. — Бинты — в шкафу, в том конце палаты, а ключ, вне всякого сомнения, находится у вас.

От ярости Эстер не сразу смогла ответить. Она молча положила ребенка на койку и выпрямилась.

— Разве ключ не висит у вас на поясе? — продолжал ехидничать Померой.

Размахивая связкой ключей и не без умысла задев ими фалды несносного начальника. Эстер стремительным шагом двинулась в дальний конец палаты — за бинтами.

Сегодня она дежурила с самого утра и уже к четырем часам пополудни почувствовала себя морально опустошенной, да и физическое состояние оставляло желать лучшего. Ломило спину, ноги почти не гнулись в коленях, ступни болели, обувь казалась тесной; шпильки в прическе так и норовили впиться в голову. У нее не было никакого настроения продолжать затянувшийся спор с начальством относительно того, каких именно женщин следует принимать на работу в лазарет. Эстер, в частности, хотела бы, чтобы уход за больными стал уважаемой и достойно оплачиваемой профессией, привлекающей умных и культурных женщин. А миссис Стенсфилд — старшая сестра — выросла среди женщин грубых и исполнительных, умеющих только чистить, мыть, разводить огонь и приносить уголь, стирать, убирать мусор и готовить бинты для перевязок. Такие, как она, должны были ко всему прочему еще и поддерживать дисциплину. В отличие от Эстер, миссис Стенсфилд не имела ни малейшего желания изучать медицину, самостоятельно, в случае отсутствия хирурга, давать больным лекарства и делать перевязку, не говоря уже о том, чтобы помогать оперировать. Сестер милосердия, вернувшихся из Крыма, она считала зазнавшимися молодыми выскочками, а их взгляды — вредными, причем мнения своего она даже не скрывала.

Но этим вечером Эстер просто пожелала ей всего доброго и вышла, оставив миссис Стенсфилд в некотором недоумении: та как раз собиралась прочесть подчиненной целую лекцию о нравственном и служебном долге — и вот, надо же, не удалось. Какая досада! Придется прочесть ее завтра.