Там, по его словам, малой научится жизни. Подобная идея Влада не вдохновляла. Слава Богу, отец тоже высказывался против. Когда заканчивались непродолжительные дядины визиты, он говорил матери:
— Пусть сам едет в свою Сибирь, а моего сына не воспитывает.
— Перестань, — отвечала мама, — ты знаешь, через что он прошел.
Однажды мама показала Владу фотографию, на которой дядя стоял в обнимку с незнакомой женщиной, держащей на руках ребенка. Дядя широко улыбался, отчего совсем не походил на себя.
— Это тетя Катя, — пояснила мама, — они с Назаром развелись. А это маленький Сережа, твой двоюродный брат. Он умер до твоего рождения.
— Почему? — изумился Влад.
— Задохнулся во сне, — грустно сказала мама, — с очень маленькими детьми такое случается.
— Поэтому дядя стал злым?
— Он не злой. Он несчастный.
После разговора отношение Влада к Назару изменилось, и все равно он ни разу не просил отвезти его к дяде.
Как говорил отец: «Твоя мать всегда навязывает свои желания другим».
Между командировками на север дядя обитал в соседнем Варшавцево. И, увы, он был дома, когда мама нервно запихивала вещи в чемодан.
Рассматривая осенний пейзаж из окна междугороднего автобуса, Влад думал о потерянных выходных и глупом мамином упрямстве. Несколько раз в мозгу всплывало страшное слово «развод».
Дядя встретил их на автовокзале. Он, кажется, стал еще выше и угрюмей.
— Все будет хорошо, малой, — сказал он.
«Если ты перестанешь называть меня малым», — подумал Влад и пошел за взрослыми. Из долетающих до его ушей обрывков фраз он узнал, что мама не собирается воевать с «этой змеей» за «эту тряпку».
Дядя жил в трехкомнатной квартире без приключенческих книг и игрушек.
— Вот твоя спальня, — сказал он, и Влад забыл про все на свете.
Его взгляд прикипел к настенному ковру над кроватью.
Влад вздрогнул.
Ковер был красным. По полю цвета запекшейся крови расползались геометрические фигуры. Алый клинообразный орнамент окантовывал их. В углах причудливо извивались пурпурные узоры. Центр занимал багровый ромб с черной сердцевиной. Арабески не имели никакого смысла. В конце концов, это был просто купленный за копейки старый ковер, а вовсе не шедевр иранских или грузинских ремесленников.
Но он насторожил Влада настолько, насколько мог насторожить пес, пускающий из пасти розовую пену.
Это было глупо — он понимал.
Глупее — испугаться люстры или пылесоса.
В конце концов, у него дома тоже висел ковер, с виноградной лозой и листьями, и он никогда не замечал его по-настоящему, как не замечают фон, примелькавшийся и навеки встроенный в быт.
Ковер дяди Назара невозможно было не заметить. Из-за его аляповатости, кричащей красноты. И еще из-за чего-то.
— Нужно вытереть пыль, — сказала мама, входя в спальню с тряпкой, — здесь давно никто не жил.
Влад провел глазами по алому орнаменту. Чем дольше он всматривался в узор, тем больше тот походил на языки пламени. Казалось, вот-вот раздастся потрескивание костра и пламя задвигается внутри этой распахнутой на всю стену топки.
Взгляду стало горячо. Влад отвернулся.
Мать яростно терла стол, и ее губы беззвучно шевелились.
Влад вышел в ванную и провел там час. Никто не заметил его покрасневших белков.
Позже он ел макароны по-флотски и слушал разговор взрослых, которые будто не замечали его присутствия. Из разговора становилось ясно, что терпение мамы окончательно лопнуло. Ничего хорошего это не сулило.
Влад допил чай и услышал:
— Иди в свою комнату. |