И тут же расслабленно и кокетливо улыбается: — Привет, Путятя, сто лет не виделись!
* * *
Валентина одергивает на себе неудобный куцый халат. Нервно поправляет на голове шапочку.
— Да не трясись ты, — подталкивает ее в спину Клара Марковна. — За сына идешь просить. Не за убийцу какого-нибудь. Зайдешь, так, мол, и так. Не губите мальчишку, не виноват он. Расскажешь, что руки лишился.
— Так вспомнит же, что это он его ножом… Решит, что Ванечка с самого начала там был.
— Ты мать или кто? — злится Клара Марковна. — Меня же убедила, что Иван ни при чем, и его убедишь!
— Страшно мне, — ежится Валюша. — Он дочку потерял. Я бы на его месте вообще разговаривать не стала.
— Ты пока на своем месте! И вообще-то, — докторша останавливается, — чего я тебя уговариваю? На нарушение иду? Не хочешь — не ходи. Суд не моему сыну грозит. Все, снимай халат, пока тебя в этой одежде никто не застукал и меня не уволили. Давай-давай! — Она разворачивает безвольную Валентину в обратную сторону и снова начинает подталкивать. Теперь уже от дверей палаты.
Валюта покорно движется и у самой лестницы вдруг начинает тормозить. Будто ноги попадают в вязкое тесто, туловище еще дергается вперед, а ступни, как вклеенные, остаются сзади.
— Ты чего? — подхватывает Клара Марковна ее заваливающееся вперед тело. — Плохо, что ли?
— Нет! — отталкивает ее Валентина и, возвращая равновесие собственному туловищу, разворачивается назад. — Я пойду! Я скажу! Ведь не зверь же он! Сам ребенка потерял, зачем еще одну жизнь губить? Ванечка не мог. Он не трогал его девочку! Слушайте, — Валентина крепко хватает Клару Марковну за руку, — а может, мне ему сказать, что Ванечкин отец… ну… тоже не русский?
— Зачем? — изумляется докторша. — Кому от этого легче?
— Ну как же! — горячо шепчет Валентина. — Они же своих не трогают. Значит, он поверит, что Ванечка не мог.
— Не знаю, — качает головой Клара Марковна. — Сама решай. Поглядишь, как разговор пойдет. Сердце подскажет, говорить или нет. Ну? Идешь? С богом! Танечка, — приоткрывает она дверь, — мы пришли, как договаривались.
Секунда, и из палаты выскальзывает дежурная медсестра.
— Только недолго. Я пока на посту побуду, чтоб никто из посетителей не явился, а то к нему земляки как на дежурство ходят. А вы, Клара Марковна, тут на стреме постойте. На всякий пожарный.
В палате тихо и светло. И сама палата сильно отличается от той, где лежал Ванечка. Ковер на полу, сбоку — синий диван, рядом на тумбочке телевизор, огромная ваза с фруктами… Кровать — у самого окна. Под одеялом — крупное тело, на подушке перебинтованная голова. Спит?
Валентина на цыпочках движется к кровати, осторожно, неслышно, боясь потревожить больного. Останавливается за деревянной спинкой, задерживает дыхание.
— Что, снова укол? — вдруг открывает глаза лежащий. Голос скрипуч и глух. Как у старика…
— Н-нет, — мотает головой Валентина. — Я к вам по делу…
Мужчина устало и равнодушно смотрит на нее. Или сквозь? По крайней мере, лицо не выражает никаких эмоций.
— Новый доктор? — снова глухо скрипит он. — А где Роза? Дай очки, плохо вижу.
Валентина оглядывается. Находит глазами стекла в золотой оправе, лежащие на тумбочке. Протягивает мужчине. Он пристраивает их на нос, приподнимает голову, морщит переносицу, видно пытаясь разглядеть молчаливую незнакомку, и из-под повязки, белой, как снег за окном, выползает черная шевелящаяся гусеница. |