— Да нет тут санитарок, — оправдывается Ваня — вообще одни мужики.

— Здрасьте! — успокоенная Алка всплескивает руками. — Ты чё, на мальчиков перешел?

Они оба смеются, и подружкина рука продолжает дергать и мять сонного «ваньку-встаньку».

— Я буду не я, — хихикает Алка, — если не встанет! И ты давай помогай. Чего, зря пришла, что ли? Смотри, как я загорела. — Она приподнимает свитер, обнажая красивый плоский живот с лаковой пуговкой пупочка, украшенного колечком пирсинга. — Ну? Нравится?

— Очень! — улыбается Ваня.

— У тебя одна-то рука есть, чего застыл? — Подружка всовывает безвольную Ванину кисть себе под юбку, прямо меж горячих, облитых медовой гладкостью ног.

Ване становится жарко, аж до пота на лбу, он поднимает глаза и натыкается на настороженный взгляд из-за смотрового окошка двери.

— Алл, он смотрит.

— Кто? — Подружка оглядывается. — Во, гад! Ну, ладно. — Она легко поднимается, берет с постели тот самый страшненький балийский кактус, идет к двери. — Извините, — улыбается она охраннику, — у вас нож есть? Я из Бали презент привезла, дуриан называется. Это самый дорогой фрукт в мире. И самый вкусный. Лучшее средство для мужской силы. Хотите попробовать? Вы его там разрежьте сами, а нам половину отдайте.

Охранник в замешательстве, это видно. То, что девчонка держит в руках, фруктом может назвать только полный идиот, но с другой стороны, кто знает, что там на этом Бали аборигены жрут? Вдруг правда — вкусно?

— Самый дорогой, говоришь? — Дежурный приоткрывает решетку, забирает кактус.

— Ну, теперь мы его надолго нейтрализовали, — хихикает Алка, возвращаясь к кровати.

— Он что, ядовитый? — догадывается Ваня.

— Сейчас узнаешь, — подмигивает подружка и снова засовывает Ванину ладонь к себе под юбку.

Алка — умная, проносится в голове у Вани. Наверное, этот фрукт какой-то сонный. Она так специально придумала, чтобы им никто не мешал. Сейчас охранник попробует и уснет. Тогда и выход будет свободным? А что, если вообще домой уйти? Погоню, что ли, объявят? Закрыться дома, будто нет никого. Мать, понятно, не выдаст. А на суд он сам придет. Чего бояться, когда не виноват?

— Алл, а он надолго уснет? — шепчет Ваня. Вместо ответа из коридора раздается громкое «Фу-у!» и следом — шести— или десятиэтажный мат. Ваня такого никогда и не слышал.

— Дура! — вопит в окно охранник. — Сама травись! — И с силой запускает в окошко располовиненный кактус.

Кособокая тушка шлепается под окно и тут же в камере начинает дико, просто нестерпимо вонять, будто не фрукт забросили, а кусок падали.

— Алл… — Ваня зажимает нос и вопросительно смотрит на подругу.

— Я его ела, что ли, — гундосит сквозь пальцы, зажавшие нос, девушка. — Только слышала, что запах гадкий, зато вкус, говорят, классный. Их с острова вывозить запрещено, отцу прямо в самолет принесли три штуки. Подарок. Ну, я один и сперла. Думала, пока этот козел разбираться будет, мы с тобой успеем…

— О! — слышится из-за двери удивленный голос. — Газовая атака, что ли? Чем так несет? Канализацию прорвало?

И этот голос тоже Ване очень знаком, только не понять, чей он.

— Кто приперся? — поворачивается Алка к двери. И тут же расслабленно и кокетливо улыбается: — Привет, Путятя, сто лет не виделись!

* * *

Валентина одергивает на себе неудобный куцый халат.