— Да там врачи кобенятся, говорят, слаб очень.

— Слаб не слаб — какая разница? Накачаем перед судом, чтоб как огурчик был, а там пусть подыхает, не жалко. Нам сейчас глотку правозащитникам заткнуть надо. Эх, досада, высшей меры нет. Расстреляли бы этого ублюдка, нам бы весь мир рукоплескал, а то воняют, что мы фашистов, как карасей, разводим.

— Вы прямо как Пушкин, тащ полковник, — хмыкнул Трефилов.

— В смысле? — насторожился Стыров. — Стихами, что ли, говорю?

— Да нет, он в одном из писем сказал, типа, что презирает свое отечество с ног до головы, но ему неприятно, если иностранцы разделяют такие мысли.

— Знаешь что, пушкинист, — улыбнулся Стыров, — ты эти слова почаще своим подопечным цитируй. Хотя бы тем, кто знает, кто такой Пушкин. Что у нас с атрибутикой?

— Все есть. Книги, нашивки, наклейки.

— А вот это ты видал? — Стыров протянул листок, распечатанный из Интернета, на котором чернело фото нарукавной нашивки «GIVE RACISM THE BOOT». — Смотри, любой может заказать. Сто тридцать рэ за штуку.

— Дай расизму пинка? Интересно! А что Петренко говорит?

— Он не говорит, он выполняет. Продавца уже нашли. Вот адрес. Пошли ребят, чтобы скупили все и еще закажи штук двести. Нет, лучше триста. Нам скоро все это очень пригодится.

— Значит, начинаем новый этап? — обрадовался Трефилов. — Отлично! А то скука смертная!

* * *

Какая огромная, оказывается, у нее квартира! Валентина шатается из угла в угол, подбирая с пола невидимые соринки. Бимка, тихонько поскуливая, телепается за ней. Господи, как все изменилось, и как быстро! Еще месяц назад они друг об друга стукались! Катюшка вечно приводила кого-нибудь из подружек, девчонки весело хохотали или баловались вот тут, в большой комнате, на ковре. Ванечка вечно их щипал и шлепал, чтоб не приставали с глупыми вопросами. Бимка носился как оглашенный и тявкал как самый счастливый из псов. Валентина, устав от шума и гама, частенько прикрикивала на детей, чтоб угомонились.

А сейчас…

— Бимка, хоть ты погавкай, чтоб не как на кладбище, — просит она. — Ни Катюшки, ни Ванечки, одни мы с тобой…

Как так вышло? Почему? Разве многого она от жизни хотела? Самую ведь малость — чтоб дом был, как у всех, чтоб муж, дети. Она и замуж-то за Романа пошла от безысходности и бедности. А еще из страха, что без мужика в доме сына не поднимет. Конечно, к Роману никакой любви не было, во всяком случае, рядом с Аликом он и не стоял. Но от судьбы не уйдешь. Роману уже за то благодарность, что Алика ждать перестала. Или просто время прошло? Семь лет все-таки, срок..

Намучались они с Ванечкой, не приведи господь! Родственники из деревни ничем помочь не могли, а она, после того как в ее лаборатории перестали платить зарплату, совсем без работы осталась. Сначала мыла спортзалы в трех школах, потом повезло, стала химию в старших классах вести. И вела бы дальше, была бы учительницей, да тут старый знакомый фирму свою открыл, деньги хорошие обещал. Она, дура, и клюнула. И даже пару раз успела ту обещанную зарплату получить. Деньги были просто огромные! Новый диван тогда купили, холодильник, машинку стиральную, из коммуналки в однушку переехали. Тут фирму и прикрыли. Хозяин за границу сбежал. А всех работников чуть ли не год по всяким прокуратурам таскали. Ох, как Валентина боялась, что ее посадят! Как же тогда Ванечка? За Романа тогда ухватилась как за спасение…

Вот за что он Ванечку так не любил? Поначалу ведь признавал, усыновил даже.