Она хорошо относилась ко мне. Это она придумала мне прозвище Антон, или Антончу, и я его сохранил. Она назвала меня так, потому что я напоминал ей ее парня из Орко, который носил это имя.

Однажды ночью в грозу она явилась в мою комнату нагой.

Она объяснила мне, что, когда сверкает молния, ей необходимо заниматься сексом, как угодно и с кем угодно. Несмотря на ее страстную, кошачью сексуальность, ей не удалось меня возбудить.

Она бурно отреагировала на это, прежде чем уйти, хлопнув дверью.

– Чтоб тебе с рыбами трахаться, парень. Какая жалость.

Третьим был некий Чомин Оронос, по прозвищу Чордо («со сросшимися бровями»), молчаливый наваррец из Элисондо, эксперт по взрывчатке. Он был страстным любителем калимочо, неблагородного пойла, чье изобретение или по меньшей мере крещение приписывается поэту-пьянице из Бильбао Габриэлю Арести.

Я видел, как Чордо умер, но слышал от него не более десяти слов.

В июне поступил приказ осуществить покушение. Жертвой был выбран дивизионный генерал Мартинес Морланс, работавший на СВР, службу военной разведки.

В полдень, прежде чем отправиться к себе домой обедать, примерно в одно и то же время генерал останавливался заказать аперитив в баре на улице Колумела, пересекающей улицу Серрано в ее начале. Маршрут каждый день менялся, но на вышеупомянутую улицу он обязательно попадал через Серрано и всегда обязательно проезжал по ней.

Колумела – это весьма узкая улица с односторонним движением, с машинами, стоящими по обе стороны; благодаря тем, кто паркуется в два ряда, обычно остается только одна свободная полоса; это было подходящее место для покушения.

Генерал совершал свои передвижения на заднем сиденье автомобиля без опознавательных знаков, «сеате-132» темно-синего цвета, не бронированном, с водителем и одним-единственным охранником; все они были одеты в гражданское.

Через три недели после получения приказа план ekintza в отношении генерала Мартинеса Морланса был готов.

Уррути и Чордо будут ждать в «сеате-1430», припаркованном во втором ряду на улице Колумела; командир группы – на водительском сиденье, а Чордо рядом с ним, с рацией, чтобы взорвать машину, начиненную тридцатью килограммами «гомы-2», аккуратно припаркованную метрах в пятидесяти от их наблюдательного пункта, на правой стороне улицы по направлению движения, как и их машина.

Пантера и я, на мощном мотоцикле, оба в закрытых шлемах, на некотором расстоянии следовали за машиной генерала. Вела она, а я держал связь с нашими товарищами посредством уоки-токи, спрятанного в сумке, что висела у меня на плече. Я сообщил им, что жертва только что преодолела перекресток с улицей Конде Аранда и вот-вот минует Серрано, чтобы въехать на Колумела.

Пантера остановила мотоцикл возле нашего «сеата». «Сеат» генерала вот-вот поравняется с машиной-бомбой; их автомобиль ехал медленно из-за плотного движения. На нас свистели и ругались за то, что мы стоим во втором ряду.

Машина жертвы в этот момент оказалась рядом с бомбой; по тротуару проходили люди.

Чордо перекрестился и привел механизм в действие, но ничего не произошло: взрывчатка не сработала. Уррути выругался; он был прав, когда жаловался, что каждый раз им присылают плохой материал.

Машина генерала проехала мимо бомбы и продолжила свой путь, но остановилась через несколько метров из-за пробки.

Уррути знаками показал Пантере и мне, чтоб мы оттуда убирались. Но вдруг Пантера столкнула меня с мотоцикла и, резко газанув, проехала зигзагом между машинами. Я поднялся и залез на заднее сиденье нашей машины (теперь, когда я размышляю об этом, мне приходит на ум, что на задних сиденьях автомобилей со мной происходило много всякого – и ничего хорошего); Уррути сыпал проклятиями и оскорблениями в адрес женщины.

Пантера поравнялась с задним окном «сеата-132» генерала, остановила мотоцикл, оперлась одной ногой о землю, вынула из кожаной куртки браунинг «Эйч-Пи» и шесть раз выстрелила в окно.