Если тебя заденут, отвечай. Серьезно. Со смыслом. Майрон не всегда был согласен в этом с Уином. Ничего страшного. Они друзья, лучшие друзья. Они кому угодно шею свернут, пусть порой и спорят.

— Привет, Кайл! — окликнул Уин.

Мистер Мускул поднял голову и набычился.

— Есть минутка пообщаться? — спросил Уин.

— Шутишь?

— Вообще-то я большой шутник, настоящий комик, но нет, Кайл, сейчас я не шучу. Хотелось бы поболтать с тобой наедине.

— На сей раз никаких мобильников? — У Кайла буквально слюнки потекли.

— Нет. И электрошокеров тоже.

Кайл оглянулся, убеждаясь, что вокруг никого.

— И этот коп ушел?

— Давно.

— Значит, ты и я?

— Ты и я, — подтвердил Уин. — Честно говоря, при одной только мысли об этом у меня соски твердеют.

Кайл приблизился к нему.

— Знаешь, красавчик, твои знакомства меня не волнуют, — сказал он. — Сейчас я из тебя душу выну.

Уин улыбнулся и кивнул Кайлу — мол, показывай дорогу.

— Жду не дождусь.

Когда-то сон был для Майрона забвением.

Но эти времена прошли. Теперь он мог часами лежать в кровати, уставившись в потолок и боясь закрыть глаза. Потому что во сне он возвращался в то место, которое следовало забыть. Он знал, как справиться с этим — показаться мозгоправу или кому-нибудь в этом роде, — но знал и то, что скорее всего ни к кому не пойдет. Банально, но чем-то вроде лекарства для него стала Тереза. Когда он спал с ней, ночные кошмары отступали.

Первое, о чем он подумал, когда будильник задребезжал и вернул его в настоящее, — было то же самое, что при попытке закрыть глаза. Вернее, не что, а кто — Брэд. Странно. Дни, иногда недели, может, даже месяцы проходили без мыслей о брате. Их отчуждение походило на несчастье. Когда мы утрачиваем что-то, часто говорят, что время исцеляет любые раны. Чушь это. На самом деле ты угнетен, ты оплакиваешь что-то или кого-то, ты рыдаешь так, что кажется, конца этому не будет, а потом наступает момент, когда верх берет инстинкт самосохранения. Всему приходит конец. Ты просто не позволяешь, не можешь позволить себе «туда вернуться», поскольку боль была слишком сильна. Ты определяешь себе границу. Ты протестуешь. Но подлинное исцеление так и не наступает.

Неожиданное появление Китти смяло протестные настроения и выбило Майрона из колеи. И что же дальше? Очень просто: надо поговорить с теми — а их всего двое, — кто может хоть что-то ему сказать о Китти и Брэде. Майрон достал мобильник и набрал номер дома в Ливингстоне, Нью-Джерси. Туда сейчас из Бока-Ратона на неделю приехали родители.

— Да? — Трубку взяла мама.

— Привет, мам, — сказал Майрон, — ты как?

— Отлично, сынок. А ты?

Пожалуй, ее голос был даже слишком нежен, словно недостаточно оптимистичный мог разбить ей сердце.

— Я тоже. — Майрон подумал, не спросить ли сразу про Брэда, но нет, к этому следовало подойти постепенно, с тактом. — Я подумал, может, вы с папой поужинаете со мной сегодня?

— Только не у Неро, — заявила она. — К Неро мне не хочется.

— Ну и ладно.

— Что-то мне сейчас ничего итальянского не хочется. А Неро итальянец.

— Договорились. К Неро не пойдем.

— У тебя когда-нибудь так бывало?

— Как так?

— Когда тебе чего-нибудь не хочется? Я имею в виду их кухню.