Как ни нравилось мне считать себя человеком эпохи Возрождения, было видно, что убеждение здесь не поможет, а становиться мертвым человеком Возрождения мне почему-то не хотелось. Поэтому я не стал ожидать ложного замаха и разбираться в новой тактике своего противника, а попросил прощения у поэтов, дипломатов и джентльменов всех времен и народов и нажал на спусковой крючок.

Я надеялся ранить его в плечо или в руку, хотя подозревал, что рассчитать такой выстрел можно только в кино. В реальной жизни играют свою роль страх, неточность движений и судьба. Чаще всего, несмотря на благие намерения, пуля вышибает из человека мозги или вонзается в грудь, попадая в самое сердце… если не убивает добрую бабушку, пекущую оладьи в шести кварталах отсюда.

На этот раз я, хотя не собирался давать предупредительный выстрел, не попал ни в плечо, ни в руку, ни в голову, ни в сердце. Вообще ни во что кровоточащее. Страх, неточность движений, судьба. Пуля врезалась в дубинку, и в лицо моего врага полетели щепки и осколки дерева.

Внезапно убедившись в собственной смертности и опасности поединка с лучше вооруженным противником, подонок швырнул в меня свою самодельную дубинку, повернулся и побежал к нише лифта.

Я видел момент броска, но, видно, к тому времени мой Большой Мешок Правильных Движений совершенно опустел. Вместо того чтобы уклониться от летящей дубинки, я рванулся ей навстречу, получил удар в грудь и упал.

Сознания я не потерял, но, когда мне удалось подняться, парень уже был в конце коридора. Ноги у меня были длиннее, однако я понимал, что догнать его будет нелегко.

Если вы считаете, что можете выстрелить человеку в спину, я вам не компания, независимо от обстоятельств. Мой соперник благополучно свернул за угол ниши и включил собственный фонарик.

Хотя мне хотелось раздавить эту гадину, найти Джимми Уинга было намного важнее. Мальчика могли ранить и оставить умирать.

Кроме того, наверху лестницы похитителя ждал зубастый сюрприз. Орсон не позволит малому вылезти из шахты.

Я поднял фонарик и быстро пошел к третьей двери. Она была приоткрыта, и я распахнул ее настежь.

Из трех обследованных мною помещений это было самым маленьким. Оно не составляло и половины двух первых, так что луч достигал стен. Джимми тут не было.

Единственным интересным предметом здесь была скомканная желтая тряпка, лежавшая метрах в трех от порога. Я едва обратил на нее внимание, торопясь к следующей двери, но все же вошел внутрь и той же рукой, в которой держал пистолет, подобрал половик.

Это был вовсе не половик, а пижамная куртка из тонкого хлопка. Надевающаяся через голову. Как раз того размера, который впору пятилетнему мальчику. На груди красовалась надпись, сделанная красными и черными буквами: «РЫЦАРЬ ДЖЕДИ».

От внезапного предчувствия у меня пересохло во рту.

Когда мы с Орсоном уходили из дома Лилли Уинг, я скрепя сердце думал, что мальчика уже не спасти. И все же вопреки всему продолжал надеяться. Находясь между жизнью и смертью, особенно здесь, в Мунлайт-Бее, ожидающем конца света, мы нуждаемся в надежде так же, как в еде, питье, любви и дружбе. Однако весь фокус состоит в том, что надежда — вещь зыбкая, что это не железобетонный мост через пропасть, отделяющую данный момент от светлого будущего. Надежда — это всего лишь дрожащие бусинки росы, висящие на паутинке, и ее одной недостаточно, чтобы долго выдерживать страшный вес страдающего разума и измученной души. Я любил Лилли много лет — сейчас как друга, а прежде намного сильнее, чем любят самых близких друзей, — и хотел избавить ее от худшего из зол: потери ребенка. Хотел этого сильнее, чем думал сам, и бежал по мосту надежды, по высокой изогнутой радуге, которая сейчас бесследно рассосалась в воздухе, оставив подо мной пропасть.

Я схватил пижаму и вернулся в коридор.