— Зачем?

— Да ты что, не в курсе? Это же он всем заправлял в деле с Кретом. И Ирку склеил, для того чтобы она стала инструменты возить — вместо ушедших ребят. Ты ничего не теряла во время концерта в Большом зале? — Алик выжидающе смотрел на нее, и Алька поняла, что он имеет в виду. Так вот куда делась первая записка — осталась в артистической на полу, когда из Алькиных дрожащих рук выпала сумочка.

— Да, — ответила Алька, — теряла.

— Ну вот. То, что ты потеряла, нашла Сухаревская. Ты чувствовала, какое амбре идет от этой мерзкой писульки?

Алька кивнула, вспомнив запах духов, который источали обе угрожающие записки. Бог ты мой! Как же она раньше не подумала об этом?

— Глотов?

— Витюшу подвела его нездоровая любовь к фирменной парфюмерии, да еще некоторая прямолинейность. Ирка у нас девушка проницательная, и хоть голову слегка потеряла от своего романа, все же ее стали напрягать разговоры, которые наш Ромео вел с ней во время свиданий.

— Какие разговоры?

— Да большей частью об инструментах, которые якобы выгодно вывезти за кордон и там толкнуть по цене, в два раза превышающей отечественную. Она думала, думала, что бы это могло значить, откуда у Вити Глотова такая тяга к шедеврам итальянских мастеров, пока, разыскивая тебя, не позвонила Чегодаеву.

— Ирка ему звонила? — не поверила Алька. — Когда? Она тебе сама говорила об этом?

— Милая моя! Она говорила об этом не мне. То есть и мне, конечно, тоже, но вообще-то мы все беседовали с оч-чень суровыми товарищами из прокуратуры.

— Васька рассказал Сухаревской, что я привезла ему скрипичные паспорта с кретовской дачи?

— Именно. Он, представляешь, в курсе всего был, наш Васька. А с виду — ну прямо ангелом казался, только крылышек не хватало!

— Погоди, — остановила увлекшегося Копчевского Алька. — Ты мне про Ирку давай.

— Я и даю, — обиделся Алик. — Чегодаев выложил Ирке все о кретовском бизнесе, и той стало ясно как дважды два, к чему были Витины разговорчики о скрипках. Ух она и рассердилась, ты бы видела ее лицо, когда она про это рассказывала!

— Рассердишься тут, я думаю, — сочувственно произнесла Алька. Бедная Ирка! Вот, оказывается, в чем заключался интерес к ней Глотова. А она, похоже, втрескалась в него по-настоящему. — Про парфюм это она первая догадалась? — спросила Аля Копчевского.

— Конечно. Глотов-то на себя небось по полбутылки одеколона выливает каждое утро. Ирка к этому запаху привыкла за последнее время, сразу уловила, что от твоей записки его туалетной водой несет. Он письмо это и набирал на своем компьютере, и домой к тебе лично отвозил, надо полагать.

Алька слушала последние слова Копчевского вполуха и поражалась своей слепоте. Целый месяц Глотов мелькал у нее перед носом, по странному совпадению оказываясь там, где потом происходили зловещие и необъяснимые вещи, а она ни разу не заподозрила его. Весь месяц, с того самого момента, как Алька увидела трясущегося за столиком в буфете Кретова! Он действительно тогда испугался Виктора, потому что знал: тот, в отличие от него, не собирается завязывать с перевозкой скрипок, напротив, мечтает стать в этом деле главным. Павел Тимофеевич готов был увидеть убийцу по кличке Флейта в любом, а в Глотове — в первую очередь, даром что тот не имел к музыке и инструментам никакого отношения. И когда Алька в сотый раз задавала себе вопрос: кто мог подрезать струну на ее скрипке, она ни разу не вспомнила о Глотове, который оставался в артистической, в то время как все сидели в буфете.