Она ехала к Ленке. За два прошедших дня Алька так и не позвонила ей, не узнала, как поживает ее нога. Как ни уговаривала себя Алька отнестись с пониманием к Ленкиному вранью, которым она уже дважды ее угостила, как ни сочувствовала искренне подруге, все же за эти дни между ней и Ленкой выросла какая-то невидимая глазу стена. Альке не хотелось видеть Ленку, не было желания поговорить с ней, наверное, впервые за всю их недолгую, но крепкую дружбу. Да еще страшная мысль о возможной причастности Ленки к гибели Кретова время от времени упорно возвращалась в Алькину голову, приводя ее в отчаяние.

И только теперь, посетив Валерку в следственном изоляторе, Алька почувствовала, что они с Ленкой квиты: у нее тоже есть тайна, есть что скрывать от подруги и вообще от всех в оркестре. От этого ей стало немного легче, и встреча с Ленкой перестала так уж пугать Альку. Самое время навестить больную, а заодно и отвлечься от тягостных мыслей о бесперспективности дальнейших поисков.

Ленка уже передвигалась по квартире и дверь Альке открыла сама. Нога ее была все так же плотно обвязана, но Ленка перестала морщиться при каждом шаге и лишь заметно прихрамывала.

— Наконец-то! А я тебе звонила сегодня весь день. — Ленка проковыляла в комнату и плюхнулась в кресло.

Лицо ее было непривычно мрачным, светлые брови сдвинулись, уголки рта опустились. Алька увидела на столике рядом с креслом открытую бутылку бренди и рюмки.

— Приходил кто-то?

— Славка забегал. — Ленка махнула рукой. — Тошно мне было, вот и тяпнули слегка. Теперь еще хуже.

— Нога болит? — сочувственно проговорила Алька.

— При чем здесь нога? — Ленка потянулась к бутылке, налила стопку себе, другую протянула подруге. — Мама. Пункция пришла. — Она кивнула на лежавший на столе пухлый малиновый ежедневник, между страниц которого были засунуты бланки анализов.

— Что?

— То самое. Осталось несколько месяцев, я с врачом говорила по телефону.

Алька понимающе молчала. Значит, все-таки у тети Шуры рак. Она для Ленки самый близкий человек, лучшая подруга. У самой Альки с матерью никогда не было таких доверительных и теплых отношений, да и не видятся они вон уже сколько лет. У мамы есть Ангел, папа, овчарка Глаша, работа, огород, а у тети Шуры нет ничего, кроме Ленки.

Алька одним махом выпила бренди. Ей сразу стало тепло, в висках приятно запульсировала кровь. Ленка сидела, уставившись в одну точку перед собой, держа в руке полную рюмку.

— Почему именно с ней это должно было случиться? — наконец нарушила тишину она. — Я не понимаю, почему с ней. Миллионы людей доживают до глубокой старости, а ей нет сорока пяти.

— Она так рано родила тебя?

— В восемнадцать. Ужас, правда? — Ленка пригубила из рюмки, скривилась, поставила ее обратно на стол.

— А ты когда хочешь родить? — неожиданно для себя спросила Алька.

— Я? Вообще не хочу. Зачем добровольно надевать на себя цепь? Мама меня одна растила, без всяких там бабушек, тетушек. В результате жизни как не бывало. Не успела в себя прийти — и вот, пожалуйста, звенит последний звонок. Финита ля комедия.

На Ленкином лице промелькнуло ожесточение. Алька старалась вникнуть в смысл ее слов. До сих пор она как-то не задумывалась над тем, что такое семья, дети. Все это казалось ей далеким, туманным, когда-нибудь обязательно придущим к ней в самом чудесном виде. Но когда — это ее не беспокоило. И вот Ленка говорит, что ребенок — это цепь, лишающая свободы, ограничивающая радости жизни. Зачем тогда Валера добровольно посадил себя на эту цепь? Ведь Верка, кажется, была не против забрать сына с собой. Что-то заставило его поступить так.