— Этот докторишка Гамио высказался так, что яснее некуда, — радостно и громко объявил Мики. — Братец, старик откинет копыта сегодня ночью. Массивный инфаркт. Он даже сказал — инфарктище. И минимальные шансы на восстановление.

— Говори потише, — попросил Эскобита. Вот он действительно говорил вполголоса; полумрак искажал силуэты в этой странной комнате, пропахшей лекарствами. — Да услышит тебя Бог. Ты что-нибудь сумел разузнать про завещание в конторе доктора Арнильяса? Ведь если он решил нас подставить, то он подставит. Этот говенный старик умеет дела обделывать.

— Арнильяс добычи не выпустит, потому что он и сам купленный, — сказал Мики, тоже понизив голос. — Сегодня вечером я к нему заходил, попробовал выудить хоть что-то, но ничего не получилось. Но ведь я и сам наводил справки. Даже если бы он хотел нас надрать, у него ничего не выйдет. Что отец выставил нас из компании — так это не считается: документов нет, доказательств нет. А закон есть закон, и мы — законные наследники. Вот так это и называется: законные. Ему некуда деваться, брат.

— Не все так просто. Он знает всякие лазейки. Чтобы нас надрать, он способен на все, что угодно.

— Будем надеяться, он помрет уже сегодня, — сказал Мики. — Иначе из-за этого старикана мы проведем еще одну бессонную ночь.

— Говенный старик, загнулся бы поскорее, и все в каком-то метре от меня.

— Они были счастливы оттого, что я помираю, — вспоминал Исмаэль. Он говорил неторопливо, устремив взгляд в пустоту. — И знаешь что, Ригоберто? Они спасли меня от смерти. Да, именно они, клянусь тебе! Потому что стоило мне услышать их гадкие разговорчики, как во мне проснулось невероятное желание жить. Не дать им порадоваться, не умирать! И честью клянусь, мое тело меня послушалось. Вот там, в клинике, я и принял решение. Если выкарабкаюсь, то женюсь на Армиде. Надеру их прежде, чем они соберутся надрать меня. Хотели войны? Они ее получат. И война скоро начнется, старина. Я уже вижу, как вытянутся их рожи.

Желчь, презрение и ненависть пропитали не только слова и голос Исмаэля — они были и в усмешке, исказившей его лицо, и в руках, комкавших салфетку.

— Да это могла быть галлюцинация, кошмарный сон, — пробормотал Ригоберто, сам не веря своим словам. — С той дозой наркотиков, которую в тебя тогда закачали, все это могло тебе присниться, Исмаэль. Я ведь видел тебя в клинике: ты бредил.

— Я прекрасно знал, что мои дети меня не любят, — продолжал начальник, не обратив внимания на слова управляющего компанией. — Но что они до такой степени меня ненавидят?.. Они дошли до того, что желают мне смерти, чтобы поскорее получить наследство. И конечно, сразу же промотать то, что мой отец и я строили на протяжении стольких лет, надрываясь из последних сил. Ну уж нет. Эти гиены останутся ни с чем, вот тебе мое слово.

А «гиены» — это отлично подходит к сынкам Исмаэля, подумал Ригоберто. Хороши наследнички, лучше не придумаешь. Лентяи, гуляки, мошенники — два паразита, позорящие фамилию отца и деда. Отчего они такими выросли? Не из-за нехватки родительской ласки и заботы, это уж точно. Как раз наоборот: Исмаэль и Клотильда пылинки с них сдували, они сделали все возможное и невозможное, чтобы дать детям самое лучшее образование. Они мечтали сделать из мальчиков настоящих кабальеро. Так почему же, черт побери, они превратились в двух стервецов? Ригоберто не видел ничего странного в том зловещем разговоре, который они вели у постели умирающего отца. Вдобавок они еще и тупые, даже не подумали, что Исмаэль может их услышать.