Всегда ли было так? И в детстве — тоже? Ригоберто не мог набраться смелости, чтобы спросить прямо. Однако он убедился, что эта мания, этот зуд или проклятье только обостряется — до такой степени, что порой Ригоберто с ужасом представлял себе день, когда Лукреция, со всем мягкосердечием персонажа Германа Мелвилла, впадет в летаргию или в метафизическую апатию писца Бартлби и порешит больше не выходить из своего дома, а может быть, из своей спальни или даже не вставать с постели. «Боязнь утратить себя, лишиться себя, перестать быть собой» — так говорил Ригоберто сам себе. Вот на какой диагноз вывели его опоздания супруги. Секунды тикали, а Лукреция все не появлялась.

Ригоберто уже трижды громко звал жену, напоминая о времени. Конечно, скорбь и нервозность после звонка Армиды, сообщившей о внезапной смерти Исмаэля, сделали свое дело: страх остаться без собственного «я», забыть его, точно зонтик или плащ, только усугубился. Лукреция еще долго не выйдет, и они опоздают на похороны.

Наконец Лукреция появилась на пороге спальни. Она тоже была одета в черное, в темных очках. Ригоберто поспешил открыть входную дверь. Лицо его жены было искажено скорбью и неуверенностью. Что теперь с ними будет? Минувшей ночью во время бдения в церкви Санта-Мария-Рейна Ригоберто видел, как Лукреция рыдала, обняв Армиду возле открытого гроба, в котором лежал Исмаэль с подвязанным платком подбородком — чтобы челюсть не отвисала. Да и самому Ригоберто пришлось в этот момент приложить громадное усилие, чтобы не разрыдаться. Исмаэль умер именно тогда, когда решил, что выиграл все битвы, и чувствовал себя счастливейшим из смертных. Быть может, счастье его и погубило? Исмаэль Каррера был к нему непривычен.

Они спустились на лифте прямо в гараж, Ригоберто сел за руль, и они помчались к церкви Санта-Мария-Рейна, откуда кортеж с гробом должен был проследовать на кладбище «Сады покоя» в районе Ла-Молина.

— А ты заметил вчера, что ни Мики, ни Эскобита на бдении ни разу не подошли к Армиде? — спросила Лукреция. — Ни разу. Что за неуважение! У этой парочки совсем гнилое нутро.

Ригоберто заметил; заметили, безусловно, и многие из тех, кто в течение многих часов, почти до самой полуночи, проходил через капеллу, в знак траура убранную цветами. Венки, украшения, букеты, крестики и записочки покрывали весь пол и устилали церковный двор до самой улицы. Исмаэля любили и уважали очень многие, и доказательством тому — сотни людей, пришедших, чтобы проститься. Столько же или больше придут сегодня и на похороны. Однако и среди вчерашних, и среди сегодняшних есть и такие, кто на чем свет клянет Исмаэля за брак со служанкой, и даже такие, кто принял сторону Мики и Эскобиты и выступает за аннулирование этого брака. Взгляды присутствующих на бдении (и Ригоберто с Лукрецией в том числе) были направлены на гиен и на Армиду. Близнецы в строгих траурных костюмах и темных очках походили на гангстеров из кино. Вдову и сыновей покойного разделяли несколько метров, и Мики с Эскобитой ни разу не попытались перейти эту границу. Ситуация становилась комичной. Армида, тоже с ног до головы облаченная в траур, в черной шляпке с вуалью, сидела рядом с гробом, держа в руках платочек и четки, — она медленно их перебирала, шевеля губами в беззвучной молитве. Время от времени ей приходилось утирать слезы. А иногда Армида с помощью двух здоровенных дядек с лицами беглых каторжников вставала, подходила к гробу и молилась или плакала, склонившись над стеклянной крышкой. И продолжала принимать соболезнования от вновь прибывших. Тогда в движение приходили близнецы: они тоже подходили к гробу, скорбно крестились возле него, но при этом ни разу не обернулись в сторону вдовы.

— Ты уверен, что эти два боксера-тяжеловеса, весь вечер простоявшие рядом с Армидой, — это телохранители? — спросила Лукреция.