Прикрыв глаза, Ригоберто подумал, что всего через несколько часов они с Лукрецией и Фончито уже будут нестись по небу, оставляя позади тяжелые лимские тучи; начнется путешествие в Европу, которое они так долго откладывали. Наконец-то! Там в самом разгаре осень. Ригоберто представил себе золоченые деревья и улицы с брусчаткой, усыпанной листьями, которые уже успел сорвать холод. Все это казалось несбыточной мечтой. Целый месяц: неделя в Мадриде, другая в Париже, третья в Лондоне и последняя, которую они поделят между Флоренцией и Римом. Ригоберто распланировал эти дни так, чтобы их не испортила усталость, стараясь по мере сил избегать непредвиденных случайностей, которые способны поломать весь ход путешествия. Билеты на авиарейсы, на концерты, оперы и выставки куплены, отели и пансионы заранее оплачены. Нога Фончито впервые ступит на континент Артюра Рембо, прикоснется к Европе аих anciens parapets. В этом путешествии дополнительной радостью будет показать сыну Прадо, Лувр, Национальную галерею, галерею Уффици, собор Святого Петра, Сикстинскую капеллу. Быть может, среди всего этого великолепия Фончито позабудет о кошмаре последних месяцев и о призрачных явлениях Эдильберто Торреса, инкуба и суккуба (кстати, какая между ними разница?), отравлявшего жизнь Ригоберто с Лукрецией? Хочется надеяться. Эта поездка станет для них очистительной купелью: семья перелистает худшую страницу в своей истории. Все трое вернутся в Лиму помолодевшими, возрожденными к новой жизни.

Ригоберто вспомнил последний разговор с Фончито, который состоялся в его кабинете два дня назад. Мальчик задал тогда бестактный вопрос:

— Папа, если тебе так нравится Европа, если ты грезишь о ней во сне и наяву, так почему же ты провел всю жизнь в Лиме?

Вопрос застал Ригоберто врасплох, он не сразу нашелся с ответом. Отец чувствовал какую-то вину перед сыном, вот только не знал, в чем именно он виноват.

— Ну в общем, я думаю, что если бы переехал жить туда, то никогда не смог бы насладиться прелестью старого континента, — попытался вывернуться Ригоберто. — Я бы настолько свыкся с этой красотой, что просто перестал бы ее замечать, как и происходит с миллионами европейцев. Да мне и правда никогда не приходило в голову эмигрировать, я всегда полагал, что должен жить здесь. Примириться со своим жребием, если хочешь.

— Все книги, которые ты читаешь, написаны европейцами, — не отступался Фончито. — Наверняка то же относится и к музыкальным дискам, картинам и гравюрам. Все это создано итальянцами, англичанами, французами, немцами и реже — североамериканцами. А в самом Перу тебе хоть что-нибудь нравится, папа?

Дон Ригоберто собирался возразить, объявить, что здесь много интересного, однако предпочел усмехнуться и ответить с преувеличенной иронией.

— Только три вещи, Фончито, — произнес он с напыщенностью просвещенного скептика. — Картины Фернандо де Шишло. Французские стихи Се́сара Моро. И естественно, креветки из Махеса.

— Папа, с тобой просто невозможно говорить серьезно! — обиженно воскликнул Фончито. — Мне кажется, ты перевел мой вопрос в шутку, потому что не осмеливаешься сказать мне правду.

«А мальчишка-то стал шустрее белки, ему нравится заводить отца в тупик, — подумал Ригоберто. — Это что же, и я в детстве был таким?» Этого отец уже не помнил.

Ригоберто проверил документы, в последний раз осмотрел свой дорожный чемоданчик, чтобы убедиться, что все на месте. А вскоре уже рассвело, и он услышал доносящийся из кухни шум. «Что, уже готовят завтрак?» Возвращаясь в спальню, Ригоберто увидел в коридоре три чемодана, упакованные Лукрецией и снабженные карточками с адресом владельцев. Он прошел в ванную, побрился и принял душ. Когда он вышел, Лукреция была уже на ногах и будила Фончито.