Разумному много объяснять не нужно, как утверждает пословица, сеньор Янаке.
Да хранит вас Бог.
На сей раз письмо было напечатано на пишущей машинке, однако подпись была все так же проставлена синими чернилами: паучок с четырьмя длинными лапками и с точкой в центре, изображающей голову.
— Вам нехорошо, дон Фелисито? Только не говорите, что это очередное послание! — всполошилась секретарша.
Ее начальник, странно побледнев, опустил руки и наполовину сполз со стула; глаза его не отрывались от клочка бумаги. В конце концов он смог кивнуть и поднес палец к губам, призывая Хосефиту к молчанию. Люди в мастерской не должны были ни о чем догадаться. Фелисито попросил стакан воды и выпил его медленными глотками, стараясь, чтобы руки не дрожали. Он чувствовал биение своего сердца и дышал тяжело. Ну конечно, эти козлины не отступились, конечно, продолжают гнуть свое. Вот только они ошибаются, если полагают, что Фелисито Янаке позволит выворачивать себе руки. Ожившие в нем ярость, ненависть, гнев — вот что наполнило его тело дрожью. Возможно, Мигель и Тибурсио были правы. Разумеется, не насчет телохранителя — на такое дело он не потратил бы и сентаво. Но вот по поводу револьвера — это, быть может, и здравая мысль. Если бы Фелисито только смог увидеть этих говнюков, ничто в жизни не принесло бы ему такой радости, как разрядить в них весь барабан. Изрешетить их пулями и даже плюнуть на их трупы.
Немного успокоившись, Фелисито быстро зашагал в комиссариат, однако ни капитана Сильвы, ни сержанта Литумы на месте не оказалось. Они отбыли на обед и вернутся не раньше четырех часов. Фелисито зашел в кафе на проспекте Санчеса Серро и попросил холодного лимонада. К нему подошли две сеньоры. Они им восхищаются: он образец и неподражаемый идеал для всех пьюранцев. На прощание они его благословили. Фелисито поблагодарил их вежливой улыбочкой. «И вправду, я чувствую себя теперь настоящим героем, — подумалось ему. — Парень с яйцами, что ни говори. В общем, мачо. Настоящий мачо, вот кем я сделался. Эти парни играют со мной на свой лад — а я не уступаю ни шагу».
Коммерсант неторопливо возвращался к себе в контору по широким тротуарам проспекта между шумными мотороллерами, велосипедистами и пешеходами, и вдруг, посреди его отчаяния, на него набросилось безотчетное, неожиданное желание увидеть Мабель. Видеть ее, говорить с ней, почувствовать даже, как понемножку пробуждается вожделение — минутное головокружение, которое заставит его позабыть о пожаре, о делах со страховой конторой, которыми занимался доктор Кастро Посо, о последнем письме от паучка. И быть может, получив это удовольствие, он сумеет немного побыть сонным, услажденным и счастливым.
Насколько помнилось Фелисито, ни разу за все эти восемь лет он не заскакивал в домик Мабель неожиданно, особенно в полдень, — он только ночевал у нее, а еще заходил в заранее условленные дни. Но теперь само время выходило из привычной колеи, и ему дозволялось нарушить все традиции. Коммерсант устал, на улице было жарко, и вместо пешей прогулки Фелисито решил взять такси. Выбираясь из машины в Кастилье, он увидел Мабель у дверей ее дома. Входит она или выходит? Девушка с удивлением посмотрела на своего возлюбленного.
— Ты здесь? — произнесла она вместо приветствия. — Сегодня? В такое время?
— Я не собирался тебе докучать, — извинился Фелисито. — Если у тебя какие-то дела, то я пойду.
— Дело есть, но его можно и отложить, — улыбнулась Мабель, приходя в себя от удивления. — Давай проходи. Я все улажу и сразу же вернусь.
Фелисито подметил раздражение за любезными словами девушки. Он приехал в неудобный момент. Быть может, она отправлялась за покупками. Но нет — скорее встретиться с подругой, немножко погулять, а потом вместе пообедать. |