— Я вовсе не упрямлюсь, капитан. — Коммерсант наконец-то успокоился и теперь выглядел трагикомично: прядка волос свесилась с его лба и закрыла почти весь правый глаз, но несчастный как будто ничего и не замечал. — Мабель для меня очень много значит, я люблю ее. Сердце разрывается, как подумаю, что она, не имея ничего общего с этим делом, стала жертвой алчности и подлости каких-то ублюдков. Но пойти им навстречу я никак не могу. Поймите, капитан, это даже не из-за моих убеждений. Я не могу предать память о своем отце.

Фелисито замолчал, уставившись взглядом в пустой бокал, и Литума подумал, что сейчас он снова разрыдается. Но Фелисито не плакал. Опустив голову, обращаясь уже не к полицейским, а к самому себе, этот человечек, зажатый в костюм-тройку пепельного цвета, завел разговор о своем отце. Вокруг столика кружились синие мухи, где-то на улице двое мужчин громко ругались из-за случившейся аварии. Фелисито говорил медленно, подыскивая для своего рассказа выразительные слова, порой отдаваясь на волю горестных чувств. Литума и капитан Сильва вскоре убедились, что батрак Алиньо Янаке из Япатеры, что в Чулуканасе, — это человек, которого Фелисито любил больше всех на свете. И не только за то, что в их жилах текла одна кровь. А за то, что благодаря отцу Фелисито сумел выбраться из бедности (правильнее сказать — из нищеты), в которой он родился и провел все детство, — нищеты, которую полицейские даже вообразить себе не могли. Дон Фелисито выкарабкался, стал предпринимателем, владельцем целой армады автобусов, грузовиков и маршруток, у него появилась солидная транспортная компания, придававшая блеск его жалкой фамилии. Фелисито обрел уважение в обществе, его знали как человека почтенного и порядочного. Он сумел дать своим сыновьям хорошее образование, достойную жизнь и настоящую профессию, он собирался оставить им «Транспортес Нариуала», предприятие с хорошей репутацией среди клиентов и конкурентов. И всем этим Фелисито был обязан не столько своим усилиям, сколько самопожертвованию Алиньо Янаке. Этот человек был для него не только отцом, но и матерью, и всей семьей, потому что Фелисито не знал женщины, которая произвела его на свет, не было у него и других родственников. Он даже не знал, почему родился в Япатере, поселке негров и мулатов, где Янаке, будучи креолами, то есть чоли, чувствовали себя чужаками. Жили они одиноко, потому что «черненькие» из Япатеры не желали водиться с Алиньо и его сыном. Так они и жили, всегда вдвоем — то ли потому, что у них вообще не осталось родни, то ли потому, что отец не хотел, чтобы Фелисито узнал, где живут и чем занимаются его дядья и двоюродные братья. Мальчик не помнил — он тогда был еще совсем крошечным, — но всегда знал, что вскоре после его рождения мать сбежала, а куда и с кем — неизвестно. Она так и не вернулась. С тех пор как Фелисито себя помнил, его отец как мул трудился на участке, который выделял ему хозяин, и на хозяйской ферме — не зная праздников и выходных, семь дней в неделю и двенадцать месяцев в году. Алиньо Янаке тратил свой тощий заработок на то, чтобы Фелисито ел, ходил в школу, чтобы у него были ботинки, одежда, тетрадки и карандаши. Иногда он дарил сыну игрушку на Рождество, монетку, чтобы мальчик купил себе леденец или пряник. Алиньо был не из тех отцов, что вечно лобызают и балуют своих детей. Он был суров и немногословен, ни разу не поцеловал и не обнял сына, не рассказывал смешных историй. Однако этот человек отказывал себе во всем, чтобы сын с годами не остался неграмотным батраком, каким был он сам. В те времена в Япатере даже и начальной школы-то не было. Фелисито ходил в государственную школу Чулуканаса: пять километров туда и пять обратно, причем не всегда попадался жалостливый шофер, готовый подвезти мальчика. Но кажется, Фелисито за все время не пропустил ни одного учебного дня. И всегда приносил хорошие отметки. Отец читать не умел, так что мальчик сам оглашал для него дневниковые записи и был счастлив, видя, как от похвал учителей Алиньо раздувается как индюк.