—  А мы не на море разве едем?

Я ответил:

—  Сначала заедем в укромное местечко, чтобы за­няться любовью, а потом поедем на море.

Она ничего не сказала, и я на максимальной скорости помчался по деревенскому проселку, белому и каменис­тому. После нескольких километров тряски по хрустяще­му щебню пейзаж, как я и предполагал, начал меняться. Исчезли поросшие травой безлесые холмы, появились небольшие возвышенности, покрытые лесом, а за ними виднелись луга, на которых паслись лошади и целые та­буны. Это было именно то, чего я искал. Около какой-то изгороди я внезапно остановился и сказал Чечилии:

—  Выйдем.

Она повиновалась, вышла и посторонилась, пропус­кая меня вперед. Но я сказал, сам не знаю почему:

—  Нет, я хочу, чтобы ты шла впереди.

Она ничего не ответила и, толкнув калитку, пошла по тропинке, вернее по следу, протоптанному в густой высокой траве. И только тогда я понял, почему попро­сил ее идти впереди: мне хотелось видеть мощное и ле­нивое движение ее бедер. Я понимал, что их покачива­ние обращено ко мне не больше, чем сексуальный при­зыв самки, который направлен к мужчине вообще. Если бы впереди пошел я, у меня могла быть по крайней мере иллюзия, что это я ее веду. Атак, пропустив ее вперед, я лишний раз убедился, что покачивание бедер относи­лось не столько ко мне, сколько к наслаждению, кото­рое ожидало ее где-то в лесу, наслаждению, которое, правда, доставлю ей я, но при этом буду не более чем его инструментом.

Мы молча шли среди спутанной скользкой травы. Тучи над нашими головами, низкие и набухшие, как бе­ременный живот, словно расслоились на куски тумана. Теплый влажный воздух был полон непрекращающегося жужжания. Я смотрел на бедра Чечилии, которые, как машина, постепенно входящая в свой нормальный ритм, по мере приближения к лесу двигались все сильнее и ритмичнее, и думал, что между этими движениями и теми, что она будет делать, лежа на спине, не было, в сущности, никакой разницы: Чечилия всегда была готова к сексуальному сношению, точно так, как всегда готова к работе машина, хорошо заправленная горючим. Должно быть, она почувствовала мой взгляд, потому что неожи­данно обернулась и спросила:

—  Что с тобой? Почему ты молчишь?

—  Я слишком сильно тебя хочу, чтобы говорить.

—  Ты всегда меня хочешь?

— А тебе это неприятно?

—  Нет, я просто спрашиваю.

Мы прошли еще немного, потом среди густой луго­вой травы начал попадаться редкий высокий подлесок, первые деревья поднялись на неровной почве — сначала отдельные, далеко разбросанные, потом их стало больше. Еще несколько шагов, и вот между двух холмов малень­кая ложбинка, поросшая деревьями и кустами, скрываю­щими неровности почвы. Я поискал взглядом, где можно лечь, и мне показалось, что я нашел — ровная поросшая мхом поляна, окруженная высоким папоротником и гус­тыми зарослями дрока. Я уже собрался показать ее Чечи­лии, как вдруг она обернулась и рассеянно сказала:

—  Да, я забыла тебе сказать — сегодня мы не можем заниматься любовью.

У меня было такое чувство, будто я угодил ногой в капкан.

—   Почему? — спросил я.

—  Я нездорова.

—  Неправда!

Ничего не ответив, она своим сильным, медленным шагом прошла вперед, миновала заросли папоротника и дрока, поднялась на маленький округлый пригорок, по­вернулась ко мне, наклонилась и, взявшись обеими рука­ми за подол, приподняла его до пояса.